Князь государственной безопасности - Кирилл Поповкин

«Не удивлюсь, если ключи остались в замке… О и правда. Что ж… хозяину он больше не понадобится».

Открыв дверь, я сел на водительское место, отрегулировал под себя кресло (оказалось, что то ли Канеда был ниже, чем мне казалось, то ли предпочитал не водить авто сам), положил руки на руль и улыбнулся. В этом мире личный транспорт управлялся также, как и в моём. Что не могло не радовать, ибо изрядно облегчало задачу.

Из магазина раздавались голоса, кто-то явно обнаружил вскрытую дверь и скоро выйдет интересоваться, куда я делся. Что ж, значит пора ретироваться. Повернув ключ, я завёл двигатель, снял авто с ручного тормоза и помахав рукой мелькнувшим в помещении силуэтам, нажал педаль газа и авто с рёвом сорвалось с места. На пустой улице мне осталось лишь приноровиться к мощи стального коня, что конечно же не стало проблемой — освоиться с управлением японского разъездного катера, к примеру, было в своё время не в пример сложней. Поэтому, когда впереди показалась набережная, в которую впадал бульвар, я уже вёл авто вполне уверенно. На стрелке разминулся с единственным встреченным автомобилем — фургоном, ехавшем в противоположном направлении — и вырулил на набережную. В лицо повеял свежий бриз и я, улыбнувшись промурлыкал:

— Вот так жить уже можно, — оставив одну руку на руле, я легко вписался в поворот и открыл бардачок, и грустно щёлкнул языком. При всей куче своих недостатков, Канеда судя по всему был некурящим. Ну что ж…

Я бросил в бардачок разряженный пистолет, захлопнул отсек и сосредоточился на дороге. Следующая цель моего визита находилась в куда менее захолустном районе.

У этого самого Кентаро запросы были неплохие. Ну или у всех якудза больное желание выставлять свой достаток всем на обозрение. Набережная Гран Огюстен была в самом центре Парижа, собственно, Лувр я только что миновал, он остался по левую руку, через широкую в этом месте Сену, а башни Нотр Дама уже виднелись за домами на стрелке островка впереди.

На встроенных в приборную панель кабриолета часах была половина первого. В такое время прохожих на улицах не бывает слишком много, но центр такого города как Париж никогда не спит. По тротуару прогуливались не шибко трезвые люди, по двухполосной набережной катились автомобили не сильно хуже моего (но у большинства их владельцев со вкусом было явно лучше, чем у покойного любителя Маджонга, по крайней мере украшать дорогие машины безвкусными рисунками никто не спешил). Бордель я приметил издалека — красные фонари над дверьми сложно пропустить. Вырулив к обочине, я припарковал машину и вышел, захлопнув за собой дверь. Одёрнул изрядно потрёпанную событиями ночи куртку и направился к стеклянным дверям. Путь мне преградил чопорный мужчина в тёмном костюме и белых перчатках.

— Это частный клуб, месье, — хорошо поставленным голосом сообщил он.

— У меня дело к господину Кентаро Муракай, — ответил я.

— Месье с таким именем мне неизвестен.

Я изогнул бровь и прочитал видневшуюся в фойе вывеску на японском:

— Говорите, что вы, работая в «Доме трёх фонтанов Муракай» не знаете главу клана?

Холуй даже бровью не повёл, явно вышколен на совесть.

— Ваше знание языков внушает уважение, но повторяю — это частный клуб. И находится он вне ваших, — он окинул взглядом мою одежду, — финансовых возможностей.

Мне захотелось взять засранца и выбить им дверь, но я заметил, как в глубине фойе на ноги поднялись двое крепких мужчин в строгих чёрных костюмах и мне пришла в голову идея получше.

— Что ж, возможно, вы правы. Увидимся в следующий раз — когда у меня появится доступ в этот прекрасный дом, — сообщил я, направляясь к обратно к машине.

— Сомневаюсь в этом, месье, — холодно ответил холуй.

Я только хмыкнул, сел на за руль и завёл двигатель. Так, проехать вперёд к мосту Сен-Мишель, дальше по улице, мимо Дворца правосудия, потом налево, до моста Нёф, пересекаю его и…

Кабриолет Канеды всё-таки был прекрасной машиной. Я нажал на газ и мотор взвыл, машина рванула с места сразу под восемьдесят вёрст в час. Надавив на клаксон, я вильнул, выруливая через тротуар и полупустую встречку. Пешеходы шарахнулись в стороны, подстёгнутые псио-приказом, и я, виртуозно вписавшись между двумя машинами, зазор между которыми был не больше метра вылетел прямо к стеклянным дверям «клуба трёх фонтанов». Откуда-то слева выскочил метрдотель, заполошно замахал руками и бросился наперерез машине, будто надеясь её остановить в оставшуюся секунду. У него понятно не вышло бы, но размазаться об капот холуй вполне успел бы… Я бросил короткий приказ «Наземь!» и мужчина распластался по брусчатке, а нос кабриолета пролетел в метре перед ним. Всё-таки убивать этого дурака смысла не было никакого — он-то точно к якудзе не относился.

Глянцевый радиатор со звоном и скрежетом разбил двустворчатую дверь, а усиленные бронзой и медью крылья передних колёс снесли часть деревянного косяка. В Облаке разбитого стекла мой кабриолет влетел в просторное фойе, и правда подобный разъярённому дракону. Колёса завизжали по лакированного паркету, автомобиль слегка повело и нос влетел прямо в стойки консьержа, из-за которой в разные стороны брызнули давешние мордовороты.

Ну, вот к ним я уже никаких симпатий не питал. Перепрыгнув через покорёженную дверь кабриолета, я выхватил нож. Клинок танто взвизгнул, удлиняясь согласно моей воле. Первого мордоворота опрокинула волна режущей энергии, протащила по полу, разматывая кишки, и две половины бандита остановились у стены. Второй успел поднять короткорылый автоматический карабин, но больше ничего сделать не успел — молниеносным ударом, скорости которого позавидовал бы и мастер иай-до я направил в него вторую волну и лишил бандита головы. Удобный приём, жаль, что его нельзя применять нормально под открытым небом — велик риск зацепить случайных прохожих. Впрочем, мой Исток вообще не страдал излишней избирательностью, что есть то есть.

Я подошёл к обезглавленному трупу, выдернул из скрюченных пальцев оружие, похлопал мордоворота по бокам, ища запасные магазины и распихал их по карманам куртки.

— Что вы творите? — раздался от снесённых дверей заполошный крик метрдотеля. Что характерно — на чистейшем русском.