Спорим, что ты умрешь? - Алексей Макеев

— А где же твоя Снегу… — начал, выступая из-за угла, Максимов.

— На хрен! — с ледяным дребезжанием загремел Каратаев. Лицо перекосилось — можно представить боль в конечностях, когда с невыносимого холода попадаешь в тепло.

— Туда — вторая дверь по коридору, — Максимов указал в направлении гостиной, где уставших путников поджидал весело трещащий камин.

Каратаев, продолжая разбрасываться идиомами, зашагал в означенном направлении. Что-то загремело, жалобные вопли, стоны.

— В камин бухнулся, — резюмировал Максимов. Администратор посмотрел на него со страхом.

— Нормально, — ухмыльнулся сыщик. — Если не умрет, то выживет.

Через пять минут (совсем уж подвиг) снова завизжала входная дверь, и в вестибюль, отдуваясь, влетела «Снегурочка» с заиндевевшей мордашкой. Жалобный стон огласил гулкое пространство. Ее ломало, как наркомана после пробуждения. Устойчивости никакой, пуховик клочками. Немедленно из мрака вылупился Ворович — почему-то с пледом, — начал прыгать вокруг Инги, как натуралист вокруг бабочки, не зная, как бы ее нахлобучить.

— Ну чего ты стоишь? — бормотал, запинаясь, очкарик. — Живо снимай свою ледяную робу…

— Д-да, ага, щ-щас, все брошу… — бормотала Инга. — Ты меня сперва это самое, Воро…

— Туда, — услужливо показал Максимов в сторону камина.

В дальнейшем разобрались, что свои усилия в благородном деле «смазывания лыж» Каратаев с Ингой не объединяли. Первый вывалился в лютую стужу, пробежал по дорожке до беседки, а далее, чтобы скоротать изгибы аллеи, потрюхал напрямик. Он вообразил, что под ногами будет плотная корка слежавшегося снега. Оказалось, что не совсем. Первый раз он провалился по колено, потом по пояс, а затем крупно пожалел, что собрался на рискованную авантюру в одиночку. Через десять минут, вконец замороженный, с отнимающимися ногами, Каратаев выбрался на дорогу, ведущую от пансионата, и начал соображать, что до ближайшей автотрассы топать не менее часа, что, в принципе, значительно выше человеческих сил. Тяжело представить эту пытку, особенно зная, что за плечами теплый камин. Но метров триста он все же одолел, после чего развернулся и, проклиная суровую сибирскую реальность, побежал в дом.

Одиссея Инги Локтионовой протекала иначе. Женские извилины, по уверению многих (женщин), существенно длиннее мужских. Однако и закручены они не в пример последним. Дабы не ходить вокруг беседки, что, вполне справедливо, давало дополнительный полукруг, Инга побежала куда-то направо. Пролезла мимо подсобок и, к глубокому огорчению, обнаружила себя в гуще колючего кустарника, который имел на нее коварные планы и мертвой хваткой вцепился в пуховик. Дул пронизывающий ветер. Ноги замерзали стремительно. Лица она уже не чувствовала. Помаявшись среди криворуких кустов, Инга кое-как выбралась на северную оконечность пансионата и, проваливаясь по колено, побрела вдоль фундамента. Эта пытка ей казалась бесконечной. Зачем она убежала из дома, Инга уже не помнила, брела и плакала, пока не уткнулась в парадное крыльцо, призывно освещенное светом из вестибюля…

— Ненавижу я тебя, Ворович, — стучала зубами Инга, норовя с головой залезть в камин. — Почему ты позволил мне это сделать?.. Почему ты не пошел со мной, гад ты очкастый?.. Боже, как я тебя ненавижу…

Очкарик недоуменно посверкивал очками. Действительно, как он посмел проявить такое хамство по отношению к женщине?

— Не расстраивайтесь, Ворович, — цинично усмехался Максимов. — Если женщина вас ненавидит, значит, любит. Или любила. Или будет любить. А вообще мне тоже непонятно, как вы умудрились ее отпустить, не сказав ни слова?

— Да говорил он какие-то слова, — фыркнул, заходя в столовую, Пустовой. — Но больше мямлил и попискивал.

Очкарик вспыхнул. Отступил смущенно в тень и в ближайшее время на публику не являлся. Столовая наполнялась народом. «Словно сигнал им всем подают — «можно собираться», «можно расходиться», — озадаченно думал Максимов. Прошмыгнула горничная Ксюша. Показалась тень дворецкого. «Голубые» нарисовались стройной обнявшейся шеренгой. У Крайнева чуть подрагивала выступающая нижняя губа. Снежков целомудренно поглаживал приятеля по плечику. Спустился в сопровождении охранника отдохнувший Ровель, насмешливо обозрел публику. Шевченко в полушаге за спиной — смертельно уставший, кожа белая, глаза воспаленные. Не прилег ни разу, в отличие от всех отдыхающих. А если и прилег, то не спал.

«Театр идиотов в сборе», — равнодушно подумал Максимов.

Хотя весь ли?

— Ах, как славно, что никто больше не пропал, — проворковал Снежков.

— Ха-ха, — сказал Крайнев. — Но никто и не нашелся. Какой экстремальный отдых, Илюша. Это так возбуждает.

— Помогите… — простонала Инга. — У меня уже цыпки на руках… От меня же клиенты шарахаться будут…

— А вы проститутка? — оторвался от бутылки оттаявший Каратаев.

— Она помощница адвоката, — напомнил Пустовой.

— А какая разница? — ухмыльнулся Каратаев. — Можно подумать, одно исключает другое.

— Заткнись, сволочь! — завизжала Инга.

Все присутствующие вздрогнули.

— Перекусить бы не мешало, господа, — с улыбочкой Кощея сообщил Ровель. — Помнится, кухарка обещала, что обед, плавно перетекающий в ужин, все же состоится при любой погоде. Но я не вижу вкусной и здоровой пищи в этих пустых тарелках.

— Вылизывай пустые, падла… — прошептал стоящий рядом с Максимовым Пустовой. Сыщик удивленно покосился. Рубоповец взирал на старика, как на мерзкого таракана, до которого не в состоянии дотянуться тапкой.

— А я не вижу не только еды, но и кухарки, — загадочным тоном произнес из полумрака очкарик.

Воцарилась тишина. Все посмотрели друг на друга, потом дружно — на Максимова. Кухарки Люсьен среди присутствующих, как ни верти, не было. Такая значимая персона.

Максимов прокашлялся. Но голос все равно получился хриплым и зловещим.

— Кто в последний раз видел кухарку?

— А в последний — это когда? — вкрадчиво поинтересовался Ворович.

— Я спускался со второго этажа, заглянул на кухню… — как-то замороженно вымолвил Пустовой. — Не было там никакой кухарки… На плите сковорода, горелый запах…

Очередная немая сцена. Каратаев уронил челюсть до пола. Шевченко срочно пробудился, как-то нехорошо на всех посмотрел и, не стесняясь, вынул пистолет. «Три, четыре, — подумал Максимов. — Начинаем веселые старты».

Снова люди гуськом бегали по коридорам. Ровель постукивал палочкой, покрываясь нездоровыми пятнами. Телохранитель врывался во все помещения, готовый палить по призракам. Не отставали рубоповец с Воровичем, возбужденно дышали дамы. Максимов не мог избавиться от дурацкого ощущения, что большинству присутствующих все происходящее начинает доставлять извращенное, какое-то мазохистское удовольствие. Копаться в психологии каждого «отдыхающего» откровенно не хотелось. Но то, что в деле присутствует рискованный азарт, сомнению не подлежало. Имеется что-то страшновато-непознанное в мироустройстве российских людей. Почему именно русские изобрели увлекательную «настольную» игру под названием «Русская рулетка»?..