Коллекционер - Нора Робертс

Он вытащил телефон.

– А мы идем пить пиво.

– Кто бы стал спорить?

Выйдя из здания, Аш попытался стряхнуть с себя похоронное настроение. Об остальном позаботился шумный и людный бар: темное дерево, запах закваски, звон стаканов, гул голосов. Как раз то, что нужно, лишь бы изгнать из памяти ужасающую тишину пустой квартиры.

Он поднял стакан, рассматривая на свет янтарный напиток.

– Кто пьет это выпендрежное пиво под названием «Бессиз Уайлд Хог»?

– Думаю, ты.

– Только потому, что хотел знать, что это такое.

Он сделал глоток.

– Неплохо. Тебе бы не помешало подавать пиво в своем заведении.

– Это пекарня, Аш.

– И что из этого?

Люк со смешком отхлебнул пива.

– Ну что ж…

– И у тебя не будет ни одного пустого столика. Спасибо за сегодняшний день, Люк. Я знаю, как ты занят, глазируя корзиночки.

– Иногда неплохо побыть вдали от духовок. Я подумываю открыть вторую кондитерскую.

– Неужели тебе этой мало?

– Понимаешь, последние восемнадцать месяцев мы так здорово держимся на плаву, что я присматриваю еще одно помещение, в основном в Сохо.

– Если нужны деньги…

– Не в этот раз. И я не говорил бы этого и не подумывал бы расширяться, если бы не твоя помощь в первый раз. Так что если я открою вторую кондитерскую и преждевременно сведу себя в могилу, это будет на твоей совести.

– На твоих похоронах мы подадим твой же вишневый пирог.

Он сразу вспомнил об Оливере и поспешно глотнул пива.

– Его мать хочет волынщиков.

– О, господи!

– Не знаю, откуда она это взяла, но хочет волынщиков. Я постараюсь это устроить, а то она, чего доброго, захочет салют из двадцати одного орудия или погребальный костер.

– Тебе и это удастся.

Последняя фраза стала семейным девизом. Ашу удается все.

– Сейчас все приостановлено, пока не выдадут тело. Даже тогда, даже когда похороны состоятся, ничто не кончено. Пока мы не обнаружим, кто и почему его убил.

– Вполне возможно, у копов есть версии. Но тебе вряд ли скажут.

– Не думаю, что есть какие-то версии. Уотерстон задается вопросом, не моих ли рук это дело. Ему не нравится мое общение с Лайлой.

– Только потому, что он не знает тебя достаточно хорошо, чтобы понять: ты сам нуждаешься во многих ответах, поскольку остальные только и задают тебе вопрос за вопросом. Кстати, у меня тоже завалялся один. Какая она, эта подглядывающая незнакомка?

– Она не думает об этом как о подглядывании. И ты понимаешь это, когда она объясняет. Она любит людей.

– Представляю.

– Наблюдать любит и разговаривать. Она писатель, а это означает много часов одиночества. Но вполне совместимо с работой домоправительницы. Она почти все время проводит в чужих квартирах, присматривает за ними. Такая всеобщая нянька.

– Это как?

– Ухаживает и заботится о вещах. О пространстве, о домашних любимцах других людей. Черт, она позаботилась обо мне, о совершенно незнакомом ей человеке! Она… открытая. А такие открытые то и дело попадают в истории.

– Да ты к ней неравнодушен, – заметил Люк, выписывая пальцем круги в воздухе. – Должно быть, красавица.

– Ничего подобного. Она женщина интересная и вела себя более чем прилично. Я хочу написать ее.

– Угу… неравнодушен, точно.

– Можно подумать, я неравнодушен к каждой женщине, которую пишу. Ничего подобного.

– Ты просто обязан быть неравнодушным ко всем, кого пишешь, или не стал бы их рисовать. И, как я уже сказал, она, должно быть, красавица.

– Ну, я бы так не сказал. Хорошее лицо, чувственный рот, целая миля волос цвета темного шоколада мокко, который ты подаешь в своей пекарне, но… вся прелесть в глазах. Глаза у нее цыганские, так и затягивают тебя, противоположность искренности и здравому смыслу.

– Какой ты ее видишь? – спросил Люк, зная, как работает Аш.

– Красное платье, широкая юбка, полуповорот, цыганский табор и лунный свет, струящийся через густой зеленый лес.

Аш лениво вынул огрызок карандаша, который всегда носил в кармане, быстро сделал набросок лица на коктейльной салфетке.

– Вот, приблизительно…

– Красивая. Собираешься просить ее попозировать?

– Это не кажется мне уместным.

Люк вскинул брови.

– Да, – усмехнулся Аш. – Представь себе. Приличия не слишком меня волнуют, когда речь идет о работе. Но эта ситуация… довольно неловкая. Ее термин. Неловкая! Я называл бы ее долбано-адской и гребано-паршивой.

– Смысл от этого не меняется. Семантика остается.

Аш улыбнулся.

– Да, слова есть слова. Но с нее, вероятно, довольно и меня, и копов. И наверное, она спит и видит, как бы ей в новый дом перебраться, чем скорее, тем лучше. В довершение ко всему в квартиру ее подруги вломились на следующий же вечер после того, как все случилось. Ну – это она думает, что вломились…

– Но когда к кому-то вламываются, это ясно с первого взгляда.

– Да, конечно, и я знаю эту подругу. Она управляет одной из галерей, с которыми я работаю. Лайла говорит, у нее – у подруги – украли косметику и туфли.

– Брось! – фыркнул Люк. – Туфли валяются где-то поглубже в шкафу, а косметика – в какой-нибудь сумке, о которой она забыла. Дело закрыто.

– Не знай я эту женщину – согласился бы. Она не склонна к пустым выдумкам и вообще на редкость уравновешенна.

Его мрачная понурость внезапно сменилась настороженностью.

– Черт! – процедил он, выпрямляя спину.

– Что?!

– Она везде указывает этот адрес… Лайла! Возможно, кто-то и вломился туда, но не для того, чтобы грабить. Искали Лайлу! Если узнали, что она свидетель…

– Мало тебе неприятностей, Аш? Хочется больше?

– Нет, не хочется. Я ищу их источник. Сообрази я раньше, искал бы выход. Но пойми, кто-то убил Оливера и его женщину и обставил это как убийство-самоубийство. Лайла говорила с полицией. Видела, как все происходило. А назавтра, после того как это случилось, кто-то шарит в квартире, адрес которой она указала как свой!

Люк недовольно поморщился.

– Ну, если так посмотреть… но все же странно. Что за убийца такой? Тырит обувь, косметику?

– Женщина. Может быть. Или трансвестит, желающий произвести впечатление на женщину. Беда в том, что одно с другим сходится. Надо проверить. И посмотреть, действительно ли Джули влипла…