Мечтательница из Остенде - Эрик-Эмманюэль Шмитт
Шрифт:
Интервал:
— Вы позавидовали? Правда позавидовали?
— Правда. Да и кто бы не позавидовал, слушая ваш рассказ…
— Об этом я не подумала.
И она взглянула на меня с искренней симпатией. Я решил упрочить атмосферу доверия, возникшего между нами.
— Не сомневаюсь, что именно поэтому вы никого не посвящали до сих пор в свою тайну: вы хотели избавить себя от злобных завистников.
— Нет. Меня удерживало только одно — данная клятва. И еще боязнь, что меня сочтут сумасшедшей.
— Сумасшедшей? Но отчего же?
— На земле есть множество несчастных, которые ведут такое жалкое, унылое существование, что начинают фантазировать и в результате искренне верят в собственные бредни. Впрочем, я их хорошо понимаю.
Загадочная власть слов… Они точно птицы — садятся на ветку дерева, которое даже не замечает их. Вот так и Эмма Ван А. изобразила свой случай, даже не осознав, что приписывает другим «несчастным» собственную болезнь.
Я почувствовал, что она утешилась. И, как ни странно, на меня тоже снизошел душевный покой.
Вот так, в тишине, я и покинул Эмму Ван А.
На следующее утро, в половине девятого, меня разбудили вопли Герды: она обнаружила свою тетку мертвой в постели.
Санитары, врач, сирены, полицейские, звонки, хлопающие двери, суета и гвалт весь день напролет напоминали нам о том, что мы увидели, войдя в ее спальню: Эмма Ван А. скончалась от очередного сердечного приступа.
Герда оказалась на высоте положения: печаль не помешала ей сделать все необходимое, заняться организацией похорон и при этом еще спросить меня, не собираюсь ли я сократить срок пребывания на вилле, — ведь я уплатил вперед за две недели. Я ответил, что остаюсь, и она поблагодарила меня от себя и от имени тетки так горячо, словно я оказал им большую милость, тогда как мне попросту некуда было деваться.
Эмму Ван А. обмыли, загримировали и уложили на кровать в ожидании доставки гроба.
А я продолжал ходить на прогулки, которые приносили мне непонятное утешение.
Теперь от моря, окутанного серой дымкой, веяло сдержанной печалью. Я приехал в Остенде, желая излечиться от любовной раны, воображая этот город нежным, ностальгическим, размытым — эдаким туманным приютом, в недрах которого хотел укрыть свое горе. Как же я ошибся! Остенде вовсе не был туманным — во всяком случае, не более туманным, чем, например, поэзия, — и все же я здесь исцелился. Эмма Ван А. одарила меня бурными чувствами и на свой причудливый манер вернула к жизни.
И я наслаждался, как незаслуженной привилегией, этими последними днями на вилле «Цирцея», где ее дух еще витал надо мной и Гердой.
В пять часов племянница принесла мне чай, недовольно бурча:
— Меня нотариус вызывал, сообщил, что у него есть тетино распоряжение относительно похорон: напечатать извещения о смерти в двух бельгийских ежедневных газетах, в двух нидерландских, в двух датских и в двух английских. Нет, она и впрямь была чокнутая!
— Вы сделали это?
— Да нотариус сам уже все сделал.
— А кто наследник?
— Я. Она мне давно уж обещала все оставить, я про это знала. Да, вот еще что: она велела, чтобы гроб стоял в доме трое суток — ну, оно так и положено, — зато есть другое, совсем уж диковинное желание: чтоб вместе с ней похоронили перчатку.
Я вздрогнул. Герда продолжала, закатив глаза в потолок:
— И эта перчатка вроде бы лежит в ящичке красного дерева в углу ее гардероба.
Я-то знал, о какой перчатке идет речь, но не захотел лишний раз порочить Эмму перед племянницей, повторяя ее измышления.
Спустя несколько минут Герда вернулась, опасливо держа перед собой открытую шкатулку и подозрительно изучая ее содержимое.
— Глянь-ка, перчатка-то мужская, верно?
— Да.
Племянница плюхнулась на стул и трудно задумалась, — это занятие было ей явно не под силу.
— Значит, выходит, у нее все-таки был мужчина?
— Перчатка мужчины, — мягко возразил я.
Она улыбнулась, поняв смысл моих слов.
— Ага, ясное дело.
— Какая-нибудь невинная встреча на балу. А все остальное она придумала. Незнакомый красавец, у которого она ее стянула, так никогда и не узнал, что произошло… Вот как я думаю, Герда.
— Да и я то же самое.
Подняв голову, я снял с полки томик, стоявший на самом виду.
— И мне нетрудно угадать, что за книга подсказала ей этот сюжет.
Я открыл изящное издание «Сказок» Перро и отыскал нужную страницу.
— «Золушка»! Она оставляет туфельку на лестнице, убегая с бала. Принц поднимает туфельку и пытается отыскать ее владелицу.
Я взял в руки перчатку.
— Вот она — перчатка принца, которая вполне стоит Золушкиной туфельки.
— Бедная моя тетя! Не удивляюсь, что она вычитывала свои любовные романы в сказках. Судьба обошлась с ней слишком круто, верно я говорю? Тетя Эмма была мало что калекой, она к настоящей жизни была не приспособлена. Только и умела, что мечтать.
Я молча кивнул.
— Ну ладно, посмеялись, и будет, — решительно сказала Герда. — Я уважу тетину последнюю волю. Откуда бы ни взялась эта перчатка, я положу ее в гроб.
— Я помогу вам.
Мы вошли в комнату умершей, где царила торжественная тишина, и должен признаться, что был искренне растроган, вкладывая эту перчатку — именно потому, что видел в ней воплощение грез, — в руки старой женщины, сложенные на груди, на сердце, которое жило только мечтами.
На третий день мы все — Герда, ее муж, дети и я — вошли в комнату, где покоилась Эмма Ван А., чтобы отдать ей последние почести, а затем, в ожидании похоронного катафалка, сели играть в карты Таро.
Когда в дверь позвонили, я крикнул Герде, которая вышла в кухню:
— Не беспокойтесь, я сам открою.
Отворив дверь, я с удивлением увидел перед собой только одного человека.
— Здравствуйте. Вы… один?
— Простите, месье, это дом госпожи Эммы Ван А.?
Его слова разъяснили мою ошибку: посетитель вовсе не был гробовщиком, тем более что в этот момент из-за угла с торжественной медлительностью выплыл катафалк.
— Извините, я принял вас за служащего похоронного бюро. Вы, конечно, знаете, что мадам Эмма Ван А. скончалась?
— Да, месье, я пришел сюда именно по этому поводу.
Обернувшись, он взглянул на людей, выходивших из кабины катафалка.
— Я рад, что подоспел вовремя. Могу ли я побеседовать с вами наедине?
Он был одет в элегантный, темный, безупречно скроенный костюм с галстуком, и в его голосе звучала спокойная властная уверенность человека, привыкшего устранять препятствия на своем пути. Я безбоязненно провел его в гостиную.
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!