Любовь крестоносца - Александра фон Лоренц

— Стоит отметить перед Магистром знание братом Ульрихом правил и уставов, — довольно отметил разводящий. — А как же ты будешь беседовать с братом: оставишь пост?

— Резким окриком с башни я прекращу болтовню!

— Слышал я, что некоторые из числа распутных женщин подумывали пробраться к братьям нашим, — перешел к другой теме командир, остановившись напротив Бруно и пристально вглядываясь в его карие глаза. Бруно вытянулся как струна и смотрел невидящим тупым взглядом прямо перед собой, пытаясь всеми силами изобразить воинскую исполнительность и подобострастие.

— Интересно, как бы им это удалось, когда на страже главного подъемного моста стоит храбрый рыцарь Бруно, — рассуждая вслух, он обходил француза со всех сторон, с нарочитой внимательностью изучая детали его одежды и снаряжения. — Тем более что стены наши неприступны даже для войска султана.

— Но, если бы это и удалось, каковы бы были действия братьев? — закончил свой обход командир и прямо задал вопрос Бруно.

— В главе 72 Устава сказано, чтобы братья избегали поцелуев женщин, — неуверенно вспоминал француз.

— На этот раз мы не удостоились цитаты, но понятие имеется, — заключил командир и, после небольшой паузы, задумчиво добавил. — Однако странно, что в уставе сказано только о поцелуях… ну что же, — его буква для нас свята!

После непродолжительной церемонии каждый караульный отправился к месту своей дневной службы. Ульрих прохаживался вдоль зубцов Большой Северной Башни. Сто неспешных шагов по каждой из ее стен — обход всего периметра занимал четверть часа.

Диск солнца закатился за горизонт Средиземного моря, в вечерних сумерках первой засверкала Венера, а затем и другие звезды. Скоро весь купол черного южного неба вспыхнул миллионами переливающихся звезд-бриллиантов. Пояс млечного пути широкой дорогой пересекал весь небосвод и уходил за горизонт. Было очень тихо, лишь со стороны города громко звенели цикады.

— Когда бы еще у меня было время любоваться этой красотой, — подумал Ульрих, — если бы не караул…

В замке тем временем закончилась вечерняя молитва, огоньки в комнатах братьев стали гаснуть. Затихли лошади, унялись служащие, все вокруг охватил умиротворяющий сон. Лишь цикады еще громче, на распев, завели свои ночные песни, как бы обрадовавшись, что затихшая природа нашла время послушать их хор.

— Скоро смена, — подумал рыцарь. Мерными шагами Ульрих отмерял знакомые стены и наслаждался прохладой палестинской ночи. Вдруг ему показалось, что, кроме него, еще кто-то есть на стене. Он посмотрел вокруг, прошел по всему периметру, — никого. Но ощущение присутствия какого-то живого существа не оставляло его.

— Ульрих! Мой милый рыцарь! — то ли шепот, то ли показалось? Но вдруг вдалеке он заметил силуэт девушки в голубом шелковом платье. Побежал — никого.

— Фу, чертовщина. Доболтались до того, что уже всякие видения появились. Как там наш причетник говорит — галлюцинации! Вот уж поистине в уставе правильно написано про распутную болтовню! — хмыкнул и продолжил обмерять шагами стены башни.

Вернувшись в свою комнату, он уже ничего не думал о таинственной девушке, улегся спать и крепко заснул. Но вдруг среди ночи он внезапно проснулся. Через открытое окно была видна яркая луна. А возле входной двери стояла девушка в голубом с золотом платье. Светло-голубой шелк ее верхнего платья, скрепленного на узкой талии золотым поясом из соединенных колец, струился под легким ночным ветерком по изумительной фигуре. Нижнее, узкое платье было тоже из шелковой, затканной золотыми нитями ткани. Глубокий вырез почти обнажал высокую нежную грудь. Ее мертвенно бледное лицо обрамляли волнистые черные кудри, достававшие почти до бедер. Тонкие, изогнутые брови изящно подчеркивали огромные бархатисто-карие глаза. Полные, как бы припухшие губы, отдавали синевой, придавая всему ее прекрасному облику, освещенному призрачным светом луны, вид богини загробного мира. Ажурная диадема с крупными, сияющими в лунном свете бриллиантами, многочисленные ожерелья, перстни и богато украшенные браслеты восхитительно усиливали ее природную красоту.

Очарованный Ульрих замер. Легкий ветерок с моря приподнял край платья, и он увидел точеные ножки удивительной красоты. На ногах у нее была золотая цепочка. Он был поражен, но потом понял.

Это сон, просто хороший сон. И тогда на стене я придремал. Вот уж поистине, лошади спят стоя, а патрульный — шагая.

Объяснив все себе таким образом, он решил досмотреть сон.

— Кто ты, прекрасное создание? — спросил он во сне.

— Мое имя Лала! — прошептала она тихим нежным голосом.

— Как ты сюда попала? — спросил восхищенный Ульрих.

— О, я здесь очень давно. Больше тысячелетия. Я так устала от одиночества! Но первосвященник наложил заклятие, и у меня есть только одна неделя, когда я могу не охранять эту стену, а заняться своей судьбой. Прошу тебя, помоги мне. Я отблагодарю тебя.

— Чем же тебе помочь, красавица? — сострадание слышалось в голосе молодого мужчины.

— Первосвященник уверил царя, что для того, чтобы строящаяся крепость была неприступной, необходимо принести жертву. Невинную девушку надо, мол, замуровать в стены, и она станет духом-защитником крепости. Моя беда и моя сила — в моей девственности. Нет уже давно того народа, во имя счастливой жизни которого принесли меня в жертву. Я хочу освободиться. Лиши меня девственности, прекрасный воин! Ты мой спаситель, Ульрих! — прошептала она. — Ты мой избранник! Я твоя, Ульрих! Мой возлюбленный отдал меня, свою невесту-девственницу, в руки богини смерти. Первосвященник — он страшный колдун ― добивался меня, но я отвергла его приставания, и он отомстил! Я видела, как он говорил царю про необходимость жертвы и все время смотрел на меня своими страшными мстительными глазами. Я не познала счастья, радости любви. Подари мне радость любви! — умоляла она. — Милый Ульрих, тысячу лет я томлюсь здесь, в этой стене! Мой возлюбленный жених, сын военачальника, своими руками положил последний камень, замуровывая стену.

Лала горько заплакала, и Ульрих, не выдержав ее рыданий, подошел к ней и взял за холодную руку.

— Они замуровали меня! Нарядили в этот роскошный наряд и оставили в темноте! Мне было так страшно, так одиноко, так темно, когда последний камень закрыл дневной свет, — шептала Лала. — И это сделал мой жених!

Казалось, она была не в силах продолжать дальше. Слезы полились из прекрасных глаз. Ульрих не умел успокаивать плачущих девушек и, бормоча что-то невнятно, гладил ее по кудрявым волосам. Она становилась все теплее, все нежнее и ближе. Он почувствовал запах ее тела, биение сердца, ее маленькие ладони сильнее и сильнее сжимали руки рыцаря.

— Я думала, что он придет… и выпустит меня! Я плакала. Было темно… и душно… я не помню, — лицо девушки исказилось от страшных воспоминаний.

Тугой комок от волнения подкатился к горлу рыцаря, и он стоял, не в силах вымолвить ни слова.

И вдруг Лала упала на руки Ульриха. Он держал перед собой стройное легкое тело и заворожено вглядывался в красивое лицо. Потом он прижал ее к своей груди и осторожно положил на кровать. Лала встрепенулась, пришла в себя и задержала ускользающую руку Ульриха.