История московских кладбищ. Под кровом вечной тишины - Юрий Рябинин

У северо-восточного угла Смоленского собора, укрытые от непогоды стеклянными колпаками, лежат два прямоугольных светлых камня с вырезанными на них надписями. Чтобы посетителям не мучиться с этой криптограммой, — все равно древнерусскую вязь нормальному человеку не прочитать, — при левом надгробии находится табличка, на которой надпись с этого камня дана в современном написании: Лета 7056 ноября 18 на память святых мучеников Платона и Романа преставися раба Божия инока схимница Елена Семенова дочь Девочкина. Первая игуменья Новодевичьего монастыря преподобная схимонахиня Елена (Девочкина) 18 ноября 1547 г.

А недавно на старом Новодевичьем была похоронена еще одна игуменья монастыря. Тоже первая, как ни удивительно. Первая после возрождения в 1990-е в Новодевичьем монашеской жизни. И похороны эти здесь были тоже первыми за многие годы. У северной стены Успенской церкви стоит одинокий гранитный крест. На нем надпись: Настоятельница Новодевичьего монастыря игуменья Серафима (Черная) 12. 08. 1914 г.–6. 12. 1999 г.

За недолгое свое настоятельское служение матушке Серафиме удалось сделать в обители довольно многое. Но, может быть, главная ее заслуга — это царящая среди сестер атмосфера редкостного радушия и благорасположения ко всем гостям их обители. Они, хотя бы и были при исполнении какого-либо послушания, никогда не отмахнуться от досужих посетителей. Всегда внимательно выслушают. Расскажут, все, что им самим известно. Объяснят, посоветуют. Увы, в большинстве московских монастырей так поступать почему-то не принято. Матушка Серафима сама была человеком в высшей степени великодушным: она могла принять и выслушать любого, кто бы ни постучал к ней в дверь. Очевидно, она и сестрам заповедовала жить так же. После ее смерти сестры устроили в память о своей возлюбленной игуменье мемориальную комнату в Успенской церкви. По воскресеньям комната открыта для посещения.

Матушка Серафима дождалась, когда были восстановлены, на этот раз уже православными мастерами, снесенные бурей кресты на Смоленском соборе, и тогда с миром почила. Ее могила — это всего-навсего девяносто пятое захоронение на пятисотлетнем кладбище.

Многие московские монастыри благолепием своим не уступают Новоспасскому. Но, пожалуй, нет в столице другого монастыря, который был бы так же заметен среди городской застройки, так же доминировал бы на местности. Побывавший в Москве в эпоху царя Алексея Михайловича иноземный путешественник таким увидел Новоспасский: «…Местоположенье его открытое более чем всех других монастырей, находящихся вне этого города, по причинам высоты места, где он стоит, и занимаемого им положения среди окрестностей. … Словом, это монастырь неприступный, со множеством пушек, и виднеется из города, как голубь, ибо весь выбелен известью». Это было время, когда монастырь, стоящий средь зеленыя дубравы, имел по соседству единственно избы смирных поселян. Но и в наши дни, когда большинство московских сторож, оказавшихся теперь в центре города, почти потерялись в многоэтажных дебрях, Новоспасский по-прежнему сохраняет свое редкостной красоты открытое положение среди окрестностей.

Особенно живописно монастырь смотрится со стороны Москвы-реки: приблизительно так же, наверное, выглядел прежний белокаменный Кремль. Своими могучими стенами и коренастыми башнями под островерхими кровлями Новоспасский монастырь напоминает северные обители, особенно Соловецкий. Исполинская же его колокольня, хотя и построенная без запланированного пятого яруса, до сих пор остается важным московским ориентиром — ее, например, прекрасно видно с Калужской площади или с Автозаводского моста, то есть довольно издалека даже по современным меркам.

Но любоваться и поныне Новоспасским монастырем мы можем лишь по счастливой случайности. В советское время был разработан такой проект застройки Краснохолмской набережной, по которому монастырь должен был оказаться скрытым за длинным и высоким домом. Собственно, отчасти этот проект осуществить удалось: когда едешь на трамвае через Новоспасский мост и глаз не можешь оторвать от белых монастырских стен и золотых куполов, вдруг — будто занавес закрывается в самом интересном месте представления, — на монастырь надвигается многоэтажный дом, что стоит на углу Саринского проезда. Но это все-таки неприятность невеликая, по сравнению с тем, что планировалось: по замыслу высокопоставленных моралистов старого режима, монастырь, чтобы он не провоцировал советских трудящихся на размышления о какой-то еще вере, кроме веры в светлое коммунистическое будущее, не должен быть виден ни с моста, ни вообще от реки, — именно с тех мест, откуда на него открывается самый восхитительный вид. Этот дом на углу Саринского, этот Г-образный в плане монументальный воинствующий атеист, представляет собою лишь фрагмент той громады, что должна была протянуться по Краснохолмской набережной вдоль всей западной монастырской стены и еще загнуться там за угловой башней, чтобы уж наверняка скрыть нежелательный для советского человека вид на наследие темного прошлого. К счастью, по какой-то причине этот план вполне осуществлен не был. Может быть, неизменный социалистический дефицит кирпича спас монастырь от полного огораживания?

Если архитектурный ансамбль Новоспасского монастыря сохранился до нашего времени довольно неплохо, практически без потерь, то монастырское кладбище, увы, не сохранилось вовсе. В 1932 году решением Моссовета оно было полностью — до последней могилки! — ликвидировано. Захоронения еще остались лишь под храмами. Да и то не все. А когда-то в Новоспасском были погребены многие покойные из княжеских и боярских родов Гагариных, Оболенских, Сицких, Троекуровых, Трубецких, Куракиных, Нарышкиных, графов Шереметевых.

Но, прежде всего, Новоспасский монастырь был известен, как место погребения бояр Романовых — предков правящей в России династии. Первым из них, еще в 7006 (1498-м по Р. Х.) году, здесь был похоронен Василий Юрьевич Кошкин-Захарьин. А спустя сорок пять лет — в 1543 году — Роман Юрьевич Захарьин, по имени которого все последующие потомки и стали называться Романовыми.

Но окончательно утвердил Новоспасский монастырь как романовский пантеон не кто-нибудь, а царь Димитрий Иоаннович (Григорий Отрепьев). Он велел перенести в монастырь останки внуков Романа Юрьевича — Василия Никитича, Александра Никитича и Михаила Никитича Романовых, которые, как написано в «Кормовой книге Новоспасского монастыря», «преставились в заточении от царя Бориса». Романовы в свое время попали в немилость к Годунову, и тот разослал их по разным северным волостям, где они все вскоре и погибли. У Димитрия был свой интерес в этом собирании и захоронении в Москве останков репрессированных бояр: ему непременно хотелось показать, что он, как истый Рюрикович, очень почитает своих родственников Романовых, пострадавших от самозванца Годунова.

После этого в монастыре были еще похоронены довольно многие из Романовых, в том числе и брат трех упомянутых Никитичей — Иоанн Никитич. Всех их в родовой усыпальнице под Спасо-Преображенском собором насчитывалось до семидесяти гробов. До нашего времени сохранилось существенно меньше: по рассказам нынешних новоспасских причетников — порядка двадцати. Большинство из них, впрочем, было уничтожено не в советские годы, а еще в 1812-ом.