По ступенькам декабря - Юлия Климова

– Вы друг моего отца и… и знали меня маленькой!

– Переживу как-нибудь и то и другое, – улыбнулся он и вновь заглянул ей в глаза. Льдинки, морозы, метели. Алька сжала зубы и бухнулась на подушку. Уж сейчас она вытерпит и дождется того момента, когда он сдастся первым! Не сможет Зубарев с ней… не сможет! Но спустя всего лишь секунду его руки скользнули по ее животу и поднялись к груди, его губы коснулись ее губ, и она ослабла, почувствовав тягучее удовольствие. Бездумно она ответила на поцелуй и тут же отвернулась, не потому что не желала продолжения, а потому что рассердилась на себя.

– Спокойной ночи, – произнес Андрей и отстранился.

Она лежала, не шевелясь, и ей было совершенно все равно, кто победил на этот раз… Прошлая боль ушла, отступила, исчезла вмиг, точно распахнулись другие двери, но Алька не могла позволить себе войти, не могла позволить себе слабость. За слабости ей всегда приходилось очень дорого платить.

– Андрей, – первый раз она назвала его просто по имени.

– Что?

– Спокойной ночи.

– Спокойной ночи, – повторил он.

* * *

Алька откинулась на спинку кресла, расстегнула куртку и потянулась к ремню безопасности. Утро началось в привычном ритме, и каждый делал вид, будто вчерашний день закончился обычной суетой, не более. Не было трех острых бильярдных партий, нескольких поцелуев, быстрых и долгих взглядов, его руки на ее животе…

Среду сменил четверг – вот и все новости.

– Сколько осталось до Волгограда?

– К обеду приедем, – ответил Андрей.

– Наверное, нужно было раздобыть номер Дашиного телефона и предупредить… А то свалимся как снег на голову.

– Ничего страшного, вы же два чуда… – Он улыбнулся. – Формальности излишни.

Алька фыркнула и отвернулась к окну, но тут зажужжал ее мобильник, и пришлось отвечать на вызов.

– Да, папа, да, это я… Ты меня узнал – удивительно, то есть отлично… Устроилась, ага… иду завтракать… Нет, денег не нужно… Не похудею, не волнуйся… Пока. – Повернувшись к Андрею, она наигранно тяжело вздохнула и произнесла: – Любимый папа звонил. Беспокоится.

Нерушимая вера в доброе, светлое, чистое, вечное всегда жила в Дашиной душе. Разбуди ее ночью, спроси: «А ты веришь в Деда Мороза?» – и она без запинки, ни на секунду не задумавшись, ответит: «Конечно!» Да еще посмотрит цепко, пристально, мол, а почему интересуетесь, дорогой товарищ, может, сами не верите, а то я могу организовать вам стремительный полет прямо до остановки Северный Полюс…

«Блаженная растет», – сокрушалась бабуля и поджимала губы.

Даша тащила в дом каждую больную собаку, которая попадалась на пути, каждого брошенного котенка, каждую птицу с перебитым крылом. Каким-то непонятным образом лечила и пристраивала к друзьям, знакомым и незнакомым людям.

«Твоя животина у нас все сожрет и не подавится! – возмущалась бабуля, отнимая изжеванный тапок у очередной дворняги. – Три котлеты вчера без вести пропали, а в них свинины полкило!»

К пятнадцати годам Даша «угомонилась» – именно такой диагноз ей поставила соседка по лестничной площадке, Евдокия Егоровна Кумова. «Хоть кому-то переходный возраст на пользу», – шипела она, сметая с потертого коврика пылинки.

Но тишина была обманчивой… Душа пела, танцевала, хитрила – Даша из гадкого утенка превращалась в лебедя… Мир вокруг наполнялся красками, запахами, движениями и звуками. Мир становился гуще, красивее, даже прекраснее. И в этом мире совершенно не было зла – надежда, только надежда и свет! И волшебство. Обязательное. Постоянное. Доброе.

И вновь Даша тащила в дом собак, котят, хомяков… А однажды принесла снегиря. Она нашла его зимой под деревом – нога в сторону, крыло раскрыто веером… Дышит? Дышит!

«Я тебя спасу, – уверенно сказала она. – Это вообще не проблема». Холила его, лелеяла, а следующим декабрем выпустила на свободу. «Лети к Деду Морозу, передавай привет…»

Выпускать было жалко, но держать в клетке вольную птицу категорически нельзя.

С детства Даша знала, что у нее есть сестра, но взрослые не любили обсуждать эту тему и не баловали подробностями. Зато соседки подкидывали информацию – скупую, но с годами растущую как снежный ком. То Алевтину увезли, когда ей было два года, то три, то четыре, то она была тощей сероглазой блондинкой, то пухлым ребенком с черными волосами, то ее отец работал инженером, то кочевал вместе с цирком-шапито по стране, то снимался в кино. Даша перестала слушать сплетни и составила свой личный образ сестры, состоящий из минимального количества характеристик: Алевтина – хорошая, умная, заботливая. Все. Цвет волос уж точно не имеет значения.

Болезнь свалила бабулю неожиданно, врачи разводили руками и упирали на слово «старость», соседка закатывала глаза к потолку и с чувством называла Дашу «сиротиной абсолютной и круглой». Дни потемнели и, казалось, стали короче. А бабушка вдруг погрузилась в воспоминания: то фотографии попросит, то звонить кому-то начнет, то письма перебирает. И главной темой разговоров стали Аля и ее отец.

Даша уже мечтала увидеть сестру, хотела заглянуть в ее глаза, найти общее и противоположное… Всплывали подробности, факты, детали, сердце стучало то ровно, то торопливо… Их судьбы – такие разные, практически параллельные, неожиданно стали совпадать и переплетаться…

А потом Даша осталась одна.

Вернее не одна, а с надеждой в обнимку.

– Все ждешь? – насмешливо спросила соседка Евдокия Егоровна и сузила глазки. – Жди– жди, только она не напишет тебе, не позвонит и не приедет. На фига ты ей сдалась, босота необразованная!

– Мне нужно было за бабушкой ухаживать и работать, поэтому я никуда и не поступала, – просто, без тени расстройства или раздражения ответила Даша и легко добавила: – А Аля объявится, я уверена, может, еще письмо не дошло.

– Дура! Ну, жди, жди своих алых парусов, до морщин у окна простоишь! – Евдокия Егоровна оттеснила Дашу от мусоропровода и громыхнула синим ведром. – Никому ты не нужна, понятно? Год еще пересиди как-нибудь, а потом мужа ищи – в этом твое спасение. Да не кобенься, позовут – иди.

– Вы, Евдокия Егоровна, – улыбнулась Даша, – мыслите, как первобытная женщина, которую мамонт не догнал… Ой, извините, – она вжала голову в плечи. – То есть любовь же на свете есть, счастье… Именно это я и хотела сказать.

– Дура! – повторно припечатала соседка, плюнула и вразвалочку устремилась к двери своей квартиры.

– А вы… не волшебница, – хитро улыбнулась Даша.

Евдокия Егоровна никогда бы не узнала о письме Глебу Сергеевичу Воробьеву, если бы не имела позорную привычку подслушивать и подглядывать. Стоило загреметь ключами, как она припадала к глазку или высовывала нос в дверную щелку. И Даша в один ненастный день попалась ей на пути с запечатанным конвертом в руках. И на вопрос: «Кому пишешь, горемыка?» честно и даже с гордостью ответила: «Отцу своей сестры!» У соседки от шока лицо побелело, а уши, наоборот, побагровели. До первого этажа она бежала следом, перепрыгивая через ступеньку, и сыпала вопросами, на которые получала ответы хоть и не подробные, но вдохновенные! Вот с тех пор и не могла Евдокия Егоровна найти покоя.