Дворянин из Рыбных лавок - Олег Кудрин

Кстати! А где же барские вещи, найденные в лавке, почему Афанасий их не достал? Да, там, конечно, обычная для Одессы приличная одежда, ну а вдруг! Вдруг кому-то в память запала пряжка на туфлях или какая-нибудь потертость на цилиндре. Вот и надобно достать эти вещи да показать ямщикам, может, вместе, а может, по одиночке, дабы они один другого не путали.

Однако в сей момент Дрымов так разошелся в своих громовых угрозах, что остановить его речь без ущерба для его же авторитета было невозможно. Значит, нужно продолжить размышления. Так, одна идея есть. Но чем еще можно помочь ямщицким вспоминаниям?.. Есть лицо, есть одежда. По чему еще мы определяем человека? Видок говорил: обращать внимание на разговор, слова, словечки, голос. Однако тут узнать что-либо о Гологуре не удалось. Соседи продавцы говорили нечто вроде «человек как человек», «продавец как продавец». Правда, судя по их рассказам, по тому, как происходили их подходы к нему с претензиями по поводу занижения цен, он хорошо мог за себя постоять. Но вряд ли это что-то существенно добавляет к образу человека в общении с ямщиком. Нужно еще что-то придумать, вспомнить. Горлис мысленно перенесся в рыбную лавку и пришел к простейшей мысли — удивительно, как раньше о сём не подумал. Запах! Рыбный запах, которым при подобной работе профессионально пропитывается человек. Как ни старайся, но избавиться от него очень трудно, да, пожалуй, невозможно.

И тут как раз Афанасий, кажется, несколько утомился кричать, ругаться да запугивать. Присел обратно в кресло, чтобы перевести дыхание.

— Афанасий Сосипатрович, позволите мне несколько слов молвить?

— Да, господин Горлиж, прошу вас.

Тут ямщики еще больше забеспокоились. Всё отвечало их самым худшим ожиданиям. Полицейский орет, обещая морду набить, и свое обещание наверняка честно выполнит. Это в России нормально, привычно. Но когда этакий вот тихий молодой барин с непонятным жужжащим именованием, неприметно сидевший в углу, начинает что-то говорить вкрадчивым голосом — тут-то и жди наистрашнейшей беды.

— Любезные, всё, что говорил хозяин сего кабинета, совершенно точно и справедливо. В тюрьме, в «холодной» никому оказаться не хочется. Хотя б и на пару дней…

Сие было произнесено с такой змеистой, скрытой угрозой, что Натану самому стало неприятно. Так бывает, когда знаешь: делаешь нечто пакостное, но надеешься, что получится этак средней пакостности; а на самом деле выходит — изрядной. И еще Натан подумал, как скверно кого-то чем пугать, иногда тебя же ударяет, как камень брошенный в стенку… Но что поделаешь, раз уж начал, надо дальше что-то говорить пришибленным запуганным ямщикам.

— Ну не можно так мяться и молчать, когда речь идет о столь важном деле. Ведь сей человек… — Горлис взял со стола портрет и развернул его в сторону допрашиваемых. — …Сей человек был убит самым злодейским образом. А смерть — дело серьезное.

«Ну вот, — подумали мужики, невольно переглядываясь, — всё, как ожидалось. После «холодной» барин уже и о смертушке заговорил…»

— Поэтому нужно, чтобы вы напряглись да честно вспомнили. Именно честно вспомнили, а не наплели невесть чего. Понимаю, работы много, лица одно с другим путаются. Тяжело наверняка припомнить. Однако мы вам поможем.

И вот сейчас, перед тем как задать главный вопрос, Натан со значением посмотрел на Дрымова, дескать, сейчас будет главное, не упусти. Тот подкрутил усы, показывая, что всё понял.

— Да, так вот, любезные, скажите, а не исходило ли от сего человека, — Натан потряс портретом, — от его одежды или волос, от него в целом какого-либо запаха. Ароматического? Или же, к примеру, съедобного? А?..

Сказав сие, Натан и сам впился глазами в ямщиков. Виделось, что все трое честно, мучительно напрягаясь, вспоминают. У двоих это дело затягивалось без толку. А вот третий, тот, что русский, кажется, уже готов был что-то сказать. Горлис сосредоточил взгляд на нем, стараясь, чтобы выражение лица было поддерживающим, одобряющим.

— Ну, того… — выдавил из себя мужик. — Вроде как правду… Того… Подпахивало от этого вашего… Мертвяка… Ну, то есть… Не мертвяком. А когда… того, живой он был. У меня.

— И чем же пахло? — участливо спросил Натан.

— Да вроде как… Ры… Рыбою, вроде. Вялой. А может, и не вялой. Но рыбой.

Горлис быстро переглянулся с Дрымовым. Тот едва заметно кивнул — порядок.

— Хорошо. Тебя как зовут?

— Яшкой кличут. Яшка-ямщик. Так и кличут.

— Яшка. Яков. Очень хорошо. А можешь ли ты точнее припомнить, как одет был сей человек, пахнувший рыбой?

— Обыкновенно одет. В одежду.

— Тогда мы с Афанасием Сосипатровичем тебе сейчас покажем один набор одежды. А ты скажешь, похоже это или не похоже. Или, может, ты совсем одёжу не помнишь. Только честно говори, вот как сейчас.

Яшка неловко кивнул головой.

Дрымов тем временем достал из шкафчика набор одежды, найденный в лавке. Разложил всё на подоконнике, чтобы ближе к свету было. Только обувь поставил на пол. Ямщик рассматривал с честной внимательностью. Даже пощупал и понюхал сюртук. И обувку поднял к свету, вглядываясь в пряжки.

— Вроде как это… Евойная одёжка-то.

— Очень хорошо. А можешь ли ты также припомнить, куда возил того человека?

— Навроде, могу. За 5 рублёв — на один дальний хутор на Средних Фонтанах.

— А откуда?

— С центру откуда-то, с военного форштата. Точней не помню, там много господ толчется.

Натан снова переглянулся с Афанасием, и тот снова утвердительно кивнул головой. После этого двух других ямщиков отпустили. И начали договариваться с Яшкой на поездку. Посмотрели в окно: день — к закату, а дорога дальняя. Так что поездку отложили на завтра.

— Но смотри мне, Яшка-ямщик, ежели часам этак к десяти не будешь со своим транспортом стоять вот здесь, на углу, худо тебе будет.

Яшка клялся-божился, что господ не разочарует. После чего был отпущен. Перед уходом Натан заметил частному приставу:

— Афанасий, ты уж не забудь завтра ямщику пять рублей выписать для нужд следствия.

Дрымов показал крайнее удивление не токмо лицом, но и всей фигурою:

— С чего это вдруг? Эти хари и так с меня кровушки сегодня попили, а я еще за что-то и платить должен? Да у меня после них здоровья одного рублёв на десять серебром потеряно. Голос сел. И все кулаки об стол оббил. Вот тут даже кость болит и, я бы сказал, покраснело.

— Афанасий, ну, прошу, выпиши. Да еще и в самом начале отдай, чтобы у него память получше работала. А дорогою Яшка, может быть, еще что вспомнит. К тому ж, это ж у тебя не последняя история в сём городе. Яшка про твою доброту и щедрость раззвонит. Глядишь, у одесских ямщиков, сколько их там, по регистрированным номерам-то пара десятков… Глядишь, у них на будущее память изначально получше будет.

Дрымов махнул рукой — уговорил!