Похищение - Джоди Пиколт

— Мама, а Грете дадут ремень безопасности? — спрашивает Софи.

— Ее посадили в специальную клетку, — объясняю я. — Она уже, наверное, спит.

Софи задумывается.

— А сны ей снятся?

— Конечно, — отвечаю я. — Ты же сама видела, как она бегает во сне.

— Вчера мне приснился сон, — говорит Софи. — Дедушка повел меня в кафе поесть мороженого, но чего бы мы ни попросили, все равно давали клубничный пломбир.

— Он терпеть не может клубнику, — тихо вставляю я.

— Но в моем сне он ел клубничное! — Она поворачивается ко мне. — А мы встретим дедушку на той стороне?

Она имеет в виду Аризону, но я воспринимаю это иначе. Мне всегда казалось, что мы с папой образуем одно целое, команду. А теперь я в этом не уверена. С одной стороны, я была его дочерью и он поступал так, как считал нужным. С другой стороны, теперь я сама мать, а он воплотил в жизнь кошмар, страшнее которого нет ничего.

Софи умащивается под боком, поигрывая моими волосами. Раньше они были для нее таким же необходимым атрибутом сна, каким для других детей бывает любимое одеяльце или плюшевый медведь. Всякий раз, когда ей хотелось вздремнуть, я вынуждена была ложиться рядом. Эрик считал, что с этой привычкой надо бороться, а то как она научится спать одна? Я же задавала встречный вопрос: «А зачем ей учиться спать одной?»

Загорается знак «Пристегните ремни», и я помогаю Софи затянуть эластичную полоску вокруг талии. Самолет отталкивается от взлетной полосы и пятится назад, на бетонированную площадку для разгона. Когда скорость нарастает и вокруг поднимается оглушительный рев, Софи спрашивает:

— Мы уже летим?

Мы с папой часто устраивали пикники на летном поле в Ливане, откуда было видно, как взмывают и приземляются бесконечные «сессны» и «пайперы». Мы лежали на спине, чувствуя, как травинки щекочут наши плечи, а крохотные самолетики исчезали в гигантских облаках и опять выныривали, словно по волшебству. Когда я спросила, почему самолеты не падают с неба, он попросил меня привстать и подул на бумажную салфетку, которая тут же встопорщилась белым флагом на ветру. «Когда воздух движется по верху крыльев быстрее, чем по низу, — пояснил он, — самолет взлетает».

Так что я готова ответить на вопрос Софи. Все дело в давлении. Когда со всех сторон на тебя давят с одинаковой силой, ты остаешься неподвижен. Но если с одной стороны надавить чуть сильнее, ты можешь полететь.

Интересно, есть ли у нее ямочки на щеках, как у меня? Умеет ли она загибать большие пальцы назад, чтобы они касались тыльной стороны ладони, как умеем мы с Софи? От нее ли мне достались черные волосы и страх перед насекомыми? Чувствовала ли она во время родов то, что почувствовала я?

Я очень долго лепила ее образ в своем воображении, присовокупляя к нему черты Мэрион Каннингем[10]и Кэрол Брейди,[11]Ма Уолтон[12]и миссис Косби.[13]Увидев меня, она заплачет и так крепко сожмет в объятиях, что я перестану дышать — и все равно замечу, что тела наши смыкаются без единого зазора. Она даже не сможет подыскать нужных слов, чтобы сказать, как сильно меня любит.

Но в голове моей звучит еще один голос. Ему известно, что, будь моя мать жива, все сложилось бы иначе. Почему она не пыталась меня найти?

От матери я всегда хотела одного: чтобы ее невозможно было разлучить со мной, чтобы она могла победить любую силу, стремящуюся нас разъединить. Мать должна была быть готова расстаться с жизнью, если из этой жизни исключат меня.

Вот отец всегда был на это готов.

На борту самолета мне снится сон. Он как раз посадил лимонное дерево на заднем дворе. Я хочу приготовить лимонад, но плоды еще не созрели. На фоне грозового неба дерево кажется нагим, и угловатые, тощие его конечности мелко дрожат.

Притоптав землю у самых корней, он оборачивается, но я, ослепленная солнечными лучами, могу лишь улыбнуться ему в ответ — лица его я не вижу. На руках у меня сидит полосатая кошка; я нащупываю недостающий кончик ее хвоста, и она, вырвавшись, кидается к цилиндрическим кактусам, похожим на гномов-жевунов из «Волшебника Изумрудного города». «Что скажешь, Бет?» — спрашивает он.

Руки у него красные от пыли. Вытирая ладони о джинсы, он оставляет пятипалые следы, которые тут же превращаются в длинношеих динозавров. Их головы клонятся друг к другу. Мне хочется завести динозавра. И еще морского котика. Котик может жить в ванне.

Я рассказываю ему о своих планах, и он смеется. «Я знаю, чего ты хочешь, grilla», — говорит он и, подхватив меня, подбрасывает так высоко, что я задеваю пятками солнце.

Прибытие в аэропорт «Скай-Харбор», наверное, похоже на высадку на Марсе: всюду, сколько хватает взгляда, простирается кроваво-красная пустыня и остроконечные горы. Едва выйдя из стеклянных дверей, я попадаю в густой жаркий столб воздуха. Мне непонятно, как такое место и Нью-Гэмпшир могут относиться к одной стране.

В телефоне меня уже ожидает сообщение от Эрика. Весь недлинный текст — это адрес. Его поручитель от штата — старый однокашник с юридического факультета, и какая-то подруга двоюродной сестры его секретарши (не ручаюсь за точность связи, но вроде того) разрешила нам остановиться в ее квартире, пока она перевозит вещи к своему парню.

Я забираю не в меру игривую Грету, беру напрокат машину («На какой срок она вам понадобится?» — спрашивает клерк, но я только молча смотрю невидящим взглядом) и гружу наши вещи на заднее сиденье и в багажник, где уже водружена складная собачья клетка. Рутинные телодвижения лишний раз напоминают мне о том, скольких ответов я еще не знаю. Какие здесь есть продуктовые магазины? Как добраться до этого дома на Лос-Бразос-стрит? Когда я снова смогу увидеть отца? Лямка рюкзака соскальзывает Софи на локоть, ладонь ее сжимает тугой узел собачьего поводка. Она беспечно следует за мной, подпрыгивая на каждом шагу; она безгранично доверяет мне.

Все дети доверяют своим родителям.

И я, должно быть, тоже доверяла.

По дороге, указанной Эйвис, мы проезжаем больше магазинов и супермаркетов, чем набралось бы во всем штате Нью-Гэмпшир. Здесь, кажется, найдется поставщик для любого товара: суши, мотоскутеры, бронзовые скульптуры, керамика с вашими собственными рисунками, — чего только душа ни пожелает. Я теряюсь, и растерянность эта приносит мне облегчение. В Аризоне я и не должна ничего узнавать, Аризона для меня — заграница. В отличие от Векстона, здесь я имею полное право просыпаться поутру и не понимать, кто я и где нахожусь.