Вот это женщина! - Лора Энтони

Киган снова улыбнулся, вспомнив, с каким серьезным выражением лица она пугала его своей крохотной винтовкой. Вспомнив об оружии, он невольно потянулся к наплечной кобуре и «магнуму», которых там не было. Вот так. Рен все же удалось его разоружить. И это было свидетельство ее мужества.

Он остановился в проходе, ведущем из кухни в гостиную. Рен не заметила, как он вошел, увлеченная собственным пением. Она покачивалась на верхней ступеньке стремянки, придвинутой к елке, прилаживая на ее верхушку белого с золотом ангела.

Скрестив руки на груди, Киган наблюдал за этим.

Она и сама выглядела как ангел. Легкие пряди ее волос, казалось, взлетали, лицо светилось мягкой улыбкой. Она не из тех женщин у которых нет отбоя от кавалеров. Зато у нее было замечательное качество: к таким женщинам можно прийти, когда тебе больно.

Прекрати сейчас же, Уинслоу, приказал себе Киган. Прекрати!

Он тряхнул головой, отгоняя наваждение. Он не мог, не должен был ни в чем исповедоваться этой женщине. Даже представить себе такую возможность было глупо. Он должен зализывать свои раны в одиночестве.

Рен встала на цыпочки и наконец водрузила фигурку на верхнюю ветку.

Осторожнее, прошептал про себя Киган.

Она, должно быть, почувствовала на себе его взгляд, потому что обернулась, широко улыбнулась и подняла руку в приветствии.

— Киган!

Ее глаза так и лучились радостью.

Она подалась вперед, перенося весь свой вес на уголок тонкой железной ступеньки.

И ступенька не выдержала.

Рот Рен округлился, как маленькая буква «о». Она уронила ангела. Он упал на пол и закатился под елку. Она попыталась удержать равновесие, но колени подогнулись.

Киган бросился к ней через комнату, протягивая руки.

— Ой, — вскрикнула Рен.

Лестница под ней закачалась и рухнула. Рен взмахнула руками в воздухе, словно собираясь лететь.

Киган успел подхватить ее, и она упала ему на руки, словно зрелое яблоко с дерева.

Он посмотрел на нее.

Рен подняла на него глаза, быстро и отрывисто дыша.

Его глаза расширились, он не мог оторвать от нее взгляда. Киган прижал ее к себе еще крепче, словно боясь, что она исчезнет.

Ее запах, кружащая голову смесь яблок, кардамона, лаванды и ванили, заставила сердце Кигана сладко замереть.

Ее губы были похожи на влажные от росы лепестки розы. Нежный цветок, всего в нескольких дюймах от его губ. Мягкие волосы ласкали его кожу, ее грудь прижата была к его груди. Руки Кигана обвивали ее спину и бедра.

Он не ожидал, что это объятие так сильно его взволнует. Киган смотрел в ее лицо, застигнутый врасплох. Она привлекала его, тянула к себе как сильный магнит.

Глаза Рен, широко распахнутые и доверчивые, пьянили его сильнее вина.

Она не должна ему доверять. Никогда! Мэгги доверилась ему, и погибла! Ему нечего предложить Рен Мэттьюс. И никому нечего предложить, кроме злости, ненависти и жажды мести.

Она протянула ему руку помощи, когда он в этом нуждался. Он был ей очень благодарен, и это все.

Но какая-то часть его отчаянно хотела, чтобы все было по-другому. Чтобы он был свободен и мог связать свою судьбу с ней. Просто смешно. Он был связан, скован. Крепкими цепями прикован к прошлому, и убийца его жены и ребенка будет наказан.

Даже если бы смог отказаться от преследования Хеллера, Киган не мог представить себе их совместной жизни с Рен. Рен была хрупким, нежным существом, свежим, как весна. Киган же был холоден и жесток, как зимние морозы. Она — воплощенная невинность, он — грех и грязь. Рен верила, что люди добры и честны; Киган знал, что это не так.

Неважно, насколько разными они были, не важно, что ему хорошо удавалось прятать растущее чувство к ней… Что-то светлое проснулось в его душе, нежное и оттого уязвимое. И это пугало его даже больше, чем перспектива прожить оста ток жизни в тоске и одиночестве. Он хотел защитить ее.

И это желание более всего сдерживало Кигана. Как он может защитить Рен, когда не смог уберечь даже собственную семью?

— Меня уже можно отпустить, — прошептала Рен. Ее сердце билось, как крылышки ба бочки.

Киган смотрел мимо нее, словно видел какие-то отдаленные в пространстве и времени места. О чем же он думает? — гадала Рен. Борется ли он с тем же самым желанием, которое пылает в ее груди? И огонь этот можно потушить только поцелуем?

На ее щеках выступила краска. Какая же она дура! С чего она взяла, что Киган хоть немного разделяет эти ощущения.

— Не стоило вам карабкаться на эту стремянку. Она слишком неустойчивая, — упрекнул он ее, ничем не показывая, что его размышления полностью совпадали с тем, о чем думала она. — Почему вы не попросили меня повесить ангела на дерево?

— Но вы были заняты.

— Можно было подождать.

— Не думаю, что вы жаждете включиться во все эти новогодние приготовления.

Он взглянул на нее.

— Я уже говорил, что мне безразличны праздники, но я не хотел бы, чтобы вы сломали себе шею.

Его темные волосы упали на лоб. На высоких скулах залегли тени. По телу Рен пробежала дрожь, она прижала руки к груди. Ее реакция на этого человека была абсурдна и необъяснима. Но она ничего не могла с собой поделать. Назовите это магией, химией или как угодно иначе, этот загадочный человек со шрамом на плече, заставлял ее кровь закипать. Ничего подобного она никогда раньше не испытывала.

Киган нагнулся, чтобы достать закатившегося под елку ангела, и стряхнул с ее юбки налипшие блестки. Он легко дотянулся до верхушки дерева и водрузил на нее игрушку.

— Я, пожалуй, вернусь и подою коров. Есть маленькая проблема.

— Проблема? — Рен поджала губы.

— Нагреватели в сарае отключились. Баллон с газом оказался пустым, так что я подключил новый.

— О, боже мой! — вздохнула она. — Надо было заказать побольше газа, но на учительское жалованье не особенно разгуляешься.

— Вы еще и учительница?

Рен улыбнулась.

— Преподаю английский в старших классах.

Киган недовольно поморщился.

— Мой самый нелюбимый предмет. Я больше всего любил математику.

Но Рен не обиделась. Наоборот, ее обрадовало, что этот угрюмец хоть что-то сказал о себе.

— Боюсь, в математике я почти ничего не смыслю. А работаете вы в области, связанной с математикой? — спросила Рен, пытаясь закрепить успех.

Челюсти Кигана тут же сжались, и она пожалела о своей попытке. Она сама ненавидела, когда посторонние начинали ее расспрашивать. Надо было держать рот на замке и ничего у него не выпытывать.