Сто фильтров и ведро - Валерий Дашевский

Бесполезно. И est impossible. Кроме того, договор слишком длинный. «Ты можешь понять, что юридический документ не бывает длинным или коротким! Он может быть грамотным или безграмотным!» — втолковываю я ей. В Белых столбах поняли бы меня быстрей.

Пробую объяснить это жене. Которая без пяти минут директор. Скандал. Сидя в постели, она плачет. Она больше не может этого выносить и не желает об этом слышать.

Это нечто новое в наших отношениях. Первый раз за два с лишним года, я ложусь в постель к ней спиной. Я по-настоящему сбит с толку. Она — менеджер, уж кто-кто, а она должна понимать, каковы могут быть последствия Иришкиного помешательства. Я-то в чем виноват — в том, что, не смотря ни на что и не считаясь ни с чем, грамотно делаю свою работу? Мы любим друг друга. Я не могу долго злиться, она — рыдать. Не надо договоров, не надо соглашений, ни слова об Иришке, я молчу, молчу, молчу…

У меня душа поет, когда я вижу ее на фирме — яркую, красивую, деловую, в моем любимом черном костюме с золотыми пряжками, на рабочем месте, в кожаном кресле, знающую вдоль и поперек финансы, ценные бумаги, — да впрочем, все, чему училась она, и чему мы учились вместе. Она — великолепна! Я ей горжусь, как папаша — высокоодаренным чадом. Я удивляюсь сам себе. С чего это меня так разбирает?

Зачем мотать нервы жене из-за того, что до Иришки все доходит как до жирафа?

Та — в своем репертуаре. Для затравки она дает мое соглашение почитать Борису Львовичу — который читает его ровно полтора месяца!

Ждать, что скажет — или не скажет — Борис Львович, у меня нет времени.

Я делаю шикарное иллюстрированное Представление нашей компании, прошу заказать всем визитки, а мне — найти переводчика, знающего деловой и технический английский. Немедленно находится Иришкина родственница — Иришкина родня неисчерпаема, как ее дурь — и родственницу зовут Гита.

Гита — дитя акселерации, представитель нового поколения. Которое выбирает «Пепси». Она рыжая, милая девчушка, у нее особый дар — при ее появлении компьютеры виснут и сбоят, выбивает пробки, искрят розетки. Первый раз в жизни вижу человека, после которого каждый день нужно переинсталлировать комп. Я быстренько учу ее работать в интернете, но у нее — убеждения. Например, я нахожу прекрасный продукт — датчик для детей, абсолютно безвредный, заимствованный в полицейских вооружениях. В радиусе десяти миль вы можете слышать каждую минуту, что происходит с вашим ребенком. Цена производителя — тридцать восемь долларов США. Незаменим в стране, где детей похищают, забывают, приучают к наркотикам, оставляют одних на дачах и во дворах. Что бы вы думали — Гита заявляет, что безнравственно так контролировать детей. И отказывается посылать письмо производителю. И я понимаю, что должен сделать переводы сам — или не видать нам ассортимента.

Иришка — у которой очередная ремиссия — нудится, ноет, что никто не пришлет нам каталогов, никогда производитель не даст кредит. Люблю людей, употребляющих слова «всегда» и «никогда», меня так и тянет дать ей хорошего пинка, чтоб у нее мозги встали на место. Клянусь, я начинаю понимать украинского мальчика Васю!

Я честно и благородно предупреждаю Иришку, что дней через десять мы подпадем под проверку компании по оценке кредитоспособности и добросовестности компаний, аккредитованной при Посольстве США. Экспортеры обязательно будут наводить справки. Но что ей международный аудит? Для нее все это — астрофизика. Логарифмы для головной боли. Этой публике нужны деньги, деньги, деньги, просто деньги, и все. До таких не доходит, что существуют промежуточные шаги, гигантская подготовительная работа, которая в итоге дает деньги. Это они опускают и пропускают. Фильтруют. Не забирают в голову. Потому, что такую работу надо оценивать и оплачивать. Таков ответ на вопрос: почему все эти ничтожества всегда пытаются представить как ненужную работу специалистов. Какой в них прок, в этих умники? Ели вы так умны — где же деньги? Скажите, когда будут деньги? И делают круглые глаза, когда вы объясняете, что деньги будут через год-полтора, после стартапа и достижение точки безубыточности.

Что и происходит в действительности. Нам звонят из Dun and Brandstreet и просят прислать им баланс, отчеты о прибылях и убытках, выписки из реестра акционеров и Менеджерское обозрение, МОА. И я посылаю им все — включая и менеджерское обозрение, и собственное резюме. С которым мне полагается экстраординарная виза в США — одиннадцать лет работы с Дипломатическим корпусом, контрактор посольств, маркетинговый корреспондент Госдепартамента, специалист по экономической конверсии, рекоменданты — президент Вашингтонского центра промышленной кооперации и торговли и тому подобная публика.

Аналитик Dun and Brandstreet получает такие не каждый день (подозреваю, что перепроверяет по посольской базе данных) — и дает нам зеленый свет и номер.

Отныне мы — полноправный участник большого бизнеса.

Осталось ответить: зачем?

Близится Новый год. Мертвые дни для бизнеса.

Подводить предварительные итоги рано.

У нас завелись небольшие деньги, но стратегические проблемы не решены — и я предвижу, что решены не будут. Для этого у меня есть основания: нет оборотных средств, накапливаются долги в бюджет, нет рекламы и сеть мертва.

Тем не менее, нам удается наскрести деньги на вторую партию фильтров — еще сто штук, что, по масштабом бизнеса, — капля в море. Абдулл-Хафизовна начинает оформлять паспорт сделки, работа на час, но она тянет с ней неделю — на глазах у Леры, стол которой напротив. Все рабочее время она тратит на обучение девушки Гали, генерацию дурацких идей, требует положения о бухгалтерии, будто законодательных и подзаконных документов с нее не довольно, дает работу нашему новому секретарю Наташе, которая — как выясняется, за словом в карман не лезет и умеет постоять за себя. Приходит Абдулл-Хафизовна к часу дня, норовит задержать всех и каждого после конца работы и от планирования уклоняется всячески. Я не могу заставить ее сделать прогнозный баланс. Внешне я любезен с ней, хотя она давно сидит у меня в печенках, и я знаю: ее надо гнать.

Лера — того же мнения. И после Нового года спокойно говорит ей, что с ней не сработается. Благо, у нас есть отличный и проверенный бухгалтер на замену, Танечка, легкая, быстрая, неизменно доброжелательная и очень грамотная. Абдулл-Хафизовна покинет нас, унося свою лень, приторные духи, паршивый характер и тяжелые византийские одежды Итак, с бухгалтером мы решим. Не ясно, как быть с другим — с тем, что фирма напоминает клуб или сходку футбольных фанатов. Сплошная говорильня, у всех идеи и планы, на завтра — новые идеи и планы, ничего не доводится до конца. Или — говоря моим языком — ситуация, в которой коллегиальность подменяет компетентность.

Перед уходом, а увольняем мы ее в первых числах марта, Абдулл-Хафизовна пытается создать нам дополнительные проблемы, точно имеющихся мало. Она начинает зудеть, что склад не относится к структуре бухгалтерии, накладные обязана давать секретарь, словом, морочить голову, как умеет одна она. Нечего делать, мы нанимаем кладовщика — прежний, мальчик из «Zepter» просто канул, растаял в коридоре без отчета и передачи дел, и я, наконец, запрещаю Абдулл-Хафизовне обращаться к секретарю вообще. Вовне нас ругают на все корки — Чернавцева квасится дома и интригует как помешанная! У нас не будет фильтров, фирма лопнет, мы умрем и нас за волосы стащат в братскую могилу. Но мы-то знаем, что фильтры будут. И что Чернавцева будет посрамлена, разбита, и проклята навеки. Как все, кто вторгались в Россию. И все-таки мы нервничаем.