Роза прощальных ветров - Татьяна Тронина

В сердцах людей, прозрачны и ясны,

Как хороши, как свежи были розы

Моей любви, и славы, и весны!

Прошли лета, и всюду льются слезы...

Нет ни страны, ни тех, кто жил в стране...

Как хороши, как свежи ныне розы

Воспоминаний о минувшем дне!

Но дни идут – уже стихают грозы.

Вернуться в дом Россия ищет троп...

Как хороши, как свежи будут розы,

Моей страной мне брошенные в гроб!

(Из учебника русской литературы.)

* * *

– ...Ле-Бурже, Ле-Бурже... – недовольно пробормотал Герка Кобзев, не отрывая глаз от своего монитора. – Прямо все печенки проел своим Ле – Бурже!

Кобзев ворчал из-за Главного, который утром, на планерке, устроил своим подчиненным разнос – дескать, работаете из рук вон плохо, бездельники. Больше всего досталось Кобзеву – тот никак не мог сдать свой отчет по аэродинамике.

От авиасалона в Ле-Бурже действительно зависело очень многое – в том числе возможность получить выгодные контракты.

Неволин, тоже не отрываясь от своего монитора, крикнул в ответ:

– Знаешь, чего он хочет?

– Чего?

– Главному не просто контракты нужны. Он еще, ко всему прочему, хочет участвовать в коммерческом авиастроении.

– Ну, ясное дело...

Константин уставился в окно. Ему были видны корпуса цехов и лаборатории, и солнце отражалось от железных крыш... Мимо него пробежал расчетчик из соседнего отдела.

– Яшин, ты куда так торопишься? – спросил Неволин.

– В Жуковский.

– Зачем?

– Надо, уважаемый начальник отдела!..

Начальником отдела Неволин стал всего две недели назад.

В акционерном обществе открытого типа «ОКБ Лихого» (ОКБ – опытно-конструкторское бюро) шла полным ходом разработка военного самолета нового поколения и надо было успеть к международному салону во Франции.

В комнату осторожно вошел Иван Иваныч Руденко – седой, с хитрым выражением лица. Раньше он был летчиком-испытателем, теперь работал слесарем в одном из цехов, решительно не желая выходить на пенсию.

– Работаете, ребята?

– Что, Иваныч, как дела?..

– Потихоньку... У вас, говорят, свежие газеты есть. Почитаю.

Руденко взял с подоконника газеты, но, судя по всему, душа его жаждала общения. Он сел в вертящееся кресло.

– Помню, я в начале пятидесятых проводил испытания нового «МиГа»... У нас какой основной критерий: проверять самолет так, чтобы потом в боевом применении он был послушен и подвластен каждому строевому летчику. И мы должны были проверять эти машины на сверхмаксимальных режимах!

– И что, Иваныч?

– Ну что... Короче, в феврале дело было. Погода ясная. Взлетаю, набираю высоту – 5 600, разгоняю самолет до максимальной скорости и вижу – что-то не то. Чем больше скорость, тем больше самолет стремится поднять нос. С огромным усилием давлю на ручку... А она возьми да и вырвись! В общем, «МиГ» резко пошел вверх. Ручка встала намертво, работают только элероны на крыльях. Я передаю на командный пункт – так, мол, и так. А мне оттуда – «прыгай!» А там, за бортом, между прочим, минус тридцать!

– Что, не прыгнул? – с интересом спросил Неволин.

– Не-а. Я что сделал? Я убрал обороты двигателя, и машина опустила нос. Дал газ – подняла... В общем, я понял, что можно управлять ею с помощью тяги двигателя. Короче, дотянул до аэродрома, убрал газ. Сел кое-как. Выхожу, смотрю – разрушены кромки рулей высоты, заклинило рули, эти же рули заклинили руль поворота – весь хвост изуродован! Если б я этот хвост видел, я бы точно прыгнул...

– Молодец, – вздохнул Кобзев.

– А то! Потом оказалось – выпрыгни я, закрыли бы наше КБ к едрене фене. За тот полет Артем Иванович Микоян мне лично ручку пожал...

Старик еще немного повспоминал прошлое, потом, шаркая, ушел.

«Значит так: сохранить в общих чертах особенности аэродинамической компоновки и взаимного расположения основных агрегатов конструкции... – размышлял Неволин, глядя в монитор, на котором медленно поворачивалась перед ним электронная модель будущей машины. – Обводы крыла тоже не изменяем. Новыми будут только головная часть фюзеляжа, усиленное крыло, вертикальное оперение – но без подблочных гребней... А вот что с воздухозаборниками делать? Главный говорит, они сильно утяжеляют конструкцию. Для военного самолета это минус...»

– Костя, я в столовку! – крикнул Кобзев. – Уже половина второго. Пойдешь?

– Да, через пять минут!

– Ладно, займу очередь...

Неволин потер глаза. Стоило ему отвлечься, как он снова вспоминал о Розе. Она была рядом, никуда не уходила. И это было неприятно, тяжело – ведь кроме Розы существовала Лиза. «Ой, я дурак... Это ж надо так все запутать!»

Неволин выключил компьютер и спустился вниз. На первом этаже была столовая – огромная, шикарная, с ресторанным интерьером. Герка Кобзев уже ждал его.

Суп-харчо, свиная отбивная с картофельным пюре, два вида салатов, густой вишневый кисель – целых три стакана. Вот таким был сегодня выбор Неволина.

– Ты у нас сладкоежка, Константин Георгиевич! – захохотал Кобзев, глядя на его поднос. – Куда столько киселя?

– Отстань, – огрызнулся Неволин.

– Я тут в одной передаче слышал, что единственным аналогом нашего детища является американский тактический истребитель «F-15Е», – сказал Кобзев, с аппетитом прихлебывая борщ, в котором плавали островки сметаны. – Но, типа, у них круче.

– Журналюги! – мрачно буркнул Неволин. – Это у нас круче.

– Вот именно.

– Герка...

– Что?

– Тебе какие женщины нравятся?

Кобзев удивленно вытаращил глаза и закашлялся.

– Ты в каком смысле?

– Брюнетки, блондинки, худые, полные... Какие?

Кобзев подумал, провел ладонью по лысеющей голове. Потом придвинул к себе тарелку со вторым и ответил дипломатично:

– Мне, братец ты мой, все равно. Я уже столько лет женат, что перестал думать о других женщинах.

– Лицемер! – сурово заклеймил коллегу Неволин. – Сам видел, как ты к Обориной из бухгалтерии клеился!

– Вранье! – возмутился тот, даже слегка побледнев. Больше всего на свете Герка Кобзев боялся своей жены – женщины строгой и решительной, искусствоведа со стажем, – хотя было непонятно, каким образом до нее могут дойти слухи о Леночке Обориной из бухгалтерии...