Лишь шаг до тебя - Элис Петерсон

– Так что было потом?

– Я понимал, что мой отец прав. Я и до этого часто думал, что мне нужна помощь, но каждый раз, когда говорил об этом с мамой, она уверяла меня, что выпить бокал хорошего вина – не грех и тут нет ничего плохого. Мама не любила говорить о серьезных вещах. Ей хотелось, чтобы все были довольны и счастливы, и поэтому, как говорится, заметала сор под ковер. Но я понимал, что больше не могу так жить. Грейс тоже понимала. Я не мог больше скрывать, что происходило у меня внутри.

– Что же происходило?

– Да ничего. В этом-то и проблема. Я ничего не чувствовал.

– И что же ты сделал?

– Пошел к врачу. Грейс пошла со мной. Я ушел с работы, поехал в Южную Африку и устроился там в центр реабилитации. Это было лучшее время в моей жизни. Я видел там потрясающий крикет. – Он улыбается, явно недоговаривая, как тяжело ему там пришлось. Поворачивается ко мне: – Полли, я давно хочу спросить у тебя одну вещь.

– Ну, давай.

– Что случилось с отцом Луи?

– Там все сложно.

– Как это получилось?

– Я встретила не того, кто мне нужен.

– В каком смысле?

– Во всех.

– Вы не видитесь с ним?

– Я ушла от него.

– Вы были женаты?

– Нет. Мы прожили вместе всего два года.

– Где он теперь?

– Не знаю, надеюсь, что далеко.

– Отправь его на Северный полюс.

– Надо бы еще дальше.

– А Луи уже спрашивает, где его папа?

– Иногда. Теперь, когда он ходит в школу, он начал задавать больше вопросов.

– Он скучает без отца?

Я слегка задумываюсь.

– Да. Он скучает, но только не по Мэтью, потому что почти не знает его, а по папе. Он уже начал сравнивать себя с другими одноклассниками, ведь у многих там нормальные семьи с обоими родителями. – Да, в чем-то хорошо, что он проводит много времени с Эмили; так он скорее поймет, что не все семьи такие, как на картинке, где нарисован дом с четырьмя окнами и опрятной дверью, маргаритками в саду, солнечным светом, с мамой и папой, которые держат за руку своего ребенка.

– Эмили никогда не спрашивала меня о своем отце, возможно, оттого, что он никогда не был рядом.

Мы молча сидим.

– Мне понравился сегодняшний день, – говорит Бен. – Кто бы мог подумать, что детский праздник в надувном замке может быть таким забавным?

– Я видела, как ты танцевал с Эмили. Знаешь, она действительно вылезает из своей раковины.

В его глазах мелькнула гордость. Я вспомнила, каким впервые встретила Бена у школьных ворот – он шел понурый, опустив голову, руки в карманах.

В тот вечер, целуя Луи на ночь, я думала о Мэтью. Я не рассказала Бену о нем даже и половины правды.

– Как вы чувствуете себя сегодня? – спрашивает Стефани Грин, мой психолог-консультант. Ей слегка за сорок. Слушая меня, она щурит голубые глаза. Недавно она покрасила волосы в каштановый цвет, теперь на ее голове аккуратная, очень короткая стрижка.

– Минувшей ночью я не могла уснуть, – говорю я ей. – Я думала над словами Бена. Нет, мы не спорили, скорее это была мирная дискуссия. Он не согласен со мной, что алкоголизм – наследственный недуг. В его семье алкоголиком был лишь отчим и больше никто. Что вы скажете?

– Я считаю, что это возможно. Существует поведение, полученное в результате обучения. Ваш Бен ребенком наблюдал пьющего взрослого. В детстве вы знаете только то, что видите. Многие люди рождаются с потенциалом к какой-то пагубной зависимости. Иногда он реализуется, иногда нет. Часто главную роль тут играет катализатор. Не думаю, что все происходит случайно, этому всегда способствуют глубинные процессы. По моему многолетнему опыту я вижу определенный тип личности. Главное же, какая бы ни была причина, мы учимся на основании нашего прошлого и берем на себя ответственность. – Она замолкает, как будто сказала что-то личное. Иногда я гадаю, не говорит ли она о своем собственном опыте.

Я хожу к Стефани уже четыре последних года, и наши отношения чисто профессиональные, но все равно мы явно становимся ближе. И все же я ничего не знаю о ней. Здесь уютно, на полках полно книг, на столе всегда цветы, но нет никаких фотографий. Нет ничего личного, что могло бы сказать о той жизни, которая у нее за пределами этой комнаты.

– Расскажите мне о Бене подробнее, – говорит она, снова переводя разговор на меня. – Он ваш новый друг? – Стефани любит составлять картину моей жизни.

И пока наше время не истекает, я рассказываю ей все, что знаю о нем, не замечая, как много я говорю.

По дороге домой я понимаю, что впервые за все годы Стефани одобрила мою дружбу с мужчиной. Она всегда бесстрастно слушала, когда я рассказывала о моем последнем бойфренде, юристе Дэвиде, о том самом, с кем я познакомилась возле скульптуры Пикассо. Только однажды улыбнулась, когда я восхищалась его умением контролировать все аспекты жизни. Он жил под лозунгом «Умеренность во всем». Я сказала Стефани, что если я открою плитку шоколада, он будет сожран буквально за пять секунд. Я дразнила Дэвида, называя его «Мистер Два-Квадратика», поскольку он позволял себе после ужина только два кубика горького шоколада, а остальное снова заворачивал в серебристую фольгу и убирал в холодильник. Теперь мне ясно, что между Мистером Два-Квадратика и мной никогда не могло получиться ничего серьезного.

Весь вечер сегодня Луи был какой-то притихший.

– Что хорошего ты сегодня сделал? – спрашиваю я, укладывая его спать.

– Ничего, – бормочет он, стиснув свои маленькие челюсти.

– Луи, что-нибудь случилось? – Я глажу его по голове.

Его лицо становится мрачнее тучи.

– У всех в школе есть папа, а где мой?

– Ох, Луи, мы уже говорили с тобой об этом.

– Люку в школе его папа помогает снимать ботинки и куртку.

– У Эмили тоже нет папы, – возражаю я. – У нее есть дядя Бен. Иногда в жизни не все бывает так просто, как хотелось бы нам. Но у тебя есть дядя Хьюго и…

– Но он не мой папа! Где мой папа? – Луи сердито брыкается под одеялом.

– У него проблемы.

– Какие проблемы? – Снова брыкается. – Почему я не могу его увидеть? – По его щекам текут слезы. Он швыряет на пол своего любимца Фидо и рыдает. – Я хочу папу!

Я не могу заснуть и потому сижу в кресле-качалке.

Я сидела с Луи, пока его не сморил сон.

Ни дня не проходит, чтобы я не чувствовала себя виноватой из-за того, что у Луи нет отца. Стефани утверждает, что надо просто жить дальше, что я могу сделать только одну вещь – извлечь урок из той неудачи в личной жизни. Она права, но мне все-таки часто хочется перенестись в прошлое и сделать там многое по-другому.