Записки наемника - Виктор Гончаров

– Всем завтракать! По очереди… – слышится зычный голос. – Первое отделение, Язубец!

Прежде чем покинуть свою позицию, я скольжу глазами по кишлаку, и – странное дело! Вижу неожиданно выросшее облачко дыма, слышу нарастающий пугающий шорох.

– Мина! – истошно ору я. Успеваю заметить, что старослужащие попадали на землю, где лежали, а новички удивленно уставились на меня.

Мина взорвалась за костром. Гречневую кашу смело и разбросало по всему участку. Я вжался в землю, краем глаза наблюдая в щелочку между камнями за кишлаком. Стрелять в этот кишлак нельзя. Он мирный. Что предпримет командир?

Вижу едва различимое облачко, снова слышится нарастающий шорох, и я снова истошно ору: «Мина!»

– Чего орешь? – Троекуров сваливается на меня сверху и некоторое время лежит на мне. До разрыва мины. На этот раз она значительно недолетела и разорвалась прямо на дороге.

– Мы на БМП протараним вон тот дувал, а ты прикроешь нас. Бей только по вооруженным людям. Вертолеты я уже вызвал. Задачу понял?

– Так точно, товарищ старший лейтенант. Как это не похоже на учебку в Ферудахе! Третья и четвертая мины тоже недолетели, но разорвались гораздо ближе к нашему участку. БМП рывком рванула через дорогу и устремилась вперед. В этот момент со стороны кишлака душманы открыли огонь из стрелкового оружия. Я видел искры, которые высекали о броню боевой машины вражеские пули. Со стороны нашей заставы раздались автоматные и пулеметные очереди, но я не видел, куда стрелять. Ни одной живой цели. БМП протаранила дувал, исчезла в облаке желтоватой пыли, вынырнула из этого облака уже в кишлаке, замелькала среди дувалов. Вот она развернулась в том месте, откуда, предположительно, работал миномет – и остановилась. Неподвижность нашего БМП накаляло обстановку. Секунды текли как вечность. Напрягая зрение, я видел, как какие-то люди собрались возле машины, и мне показалось, что среди них наш старший лейтенант. «Неужели взяли в плен?!» – пронеслась как молния страшная мысль. Но вот БМП рывком рванула с места, и по мере ее приближения я видел, различал, что на броне сидят вооруженные люди. Как только машина выехала через сделанный ею же пролом в дувале на дорогу, по ней ударили вражеские автоматы. И на этот раз я не видел, куда мне стрелять. Но не стрелять я уже не мог. Короткими очередями начал бить по кишлаку.

В это время БМП приблизилась к охраняемому участку. На броне сидели афганцы, но среди них были Троекуров, который отчаянно жестикулировал, пытаясь, скорее всего, предупредить огонь по ним.

Я не стрелял. Не слышал, чтобы стреляли ребята, но хорошо видел, как с брони свалился сначала один афганец, потом неподвижно застыл, уткнувшись лицом, другой. Не было никакой ясности, откуда же стреляют. Подъезжая к участку, Троекуров начал стрелять поверх наших голов. Я оглянулся. От старого виноградника к нам бежали вооруженные люди, которые стреляли на ходу. Как плохо, что я не послушался совета старшего лейтенанта и не сделал бруствер с тыла. Стрелять пришлось с колена. Вдруг я увидел молниеносный трассер от виноградника и рядом раздался оглушительный лопающийся звук. Это подбили из гранатомета БМП, которая въехала на участок и стала удобной мишенью. Афганцы посыпались с брони и побежали обратно в сторону кишлака.

– Останови их! Не разрешай им отступить!

Слова команды белокурого широкоплечего Троекурова теряются в разрывах мин. Мне надо остановить восемь или десять человек, языка которых я не знаю. Над головою пролетают комья грунта, а невидимые пулеметные очереди пытаются срезать редкий кустарник.

– Прикажи им залечь! – снова кричит старший лейтенант мне. – Их всех перебьют, если они попытаются перебежать дорогу. Скоро прилетят наши вертолеты. Останови их.

Его слова заглушаются громкими хлопками винтовочных выстрелов. Это стреляют из виноградника. Винтовки, которые прошивают бронежилеты. Но я выползаю из укрытия, скатываюсь с бугра и на какой-то миг застываю в неуклюжей позе, потому что на меня обрушивается новый каскад земляных комьев от разрыва вблизи еще одной мины. От этого разрыва, от истошного крика Троекурова афганцы залегли прямо на дороге. Я очутился рядом с афганцем, лежащим возле автомата. Рукав его куртки пропитался кровью, одна нога неестественно откинута в сторону, он вытаращил глаза от боли и непонимания того, что с ним произошло. Здоровой рукой он вцепился в меня, желая, чтобы я тащил его в укрытие.

Все остальные, спасаясь от пуль, возвращаются назад к участку, где можно укрыться в вырытых укреплениях. Один из афганцев выпрямился больше положенного и тут же падает, подрезанный пулей. Две мины разрываются почти одновременно, и еще пять человек поднимаются и пытаются отступить в укрытие. Одному из них удается добежать до моего окопчика, но остальные, неуклюже взмахнув руками и дико крича от боли, падают на дороге. Взрывающиеся мины вынуждают нас всех лежать. Я стреляю, не прицеливаясь, магазин за магазином выпуская свой боекомплект по бегущему противнику. Теперь наши все сориентировались и открыли огонь. Нападавшие залегают, а кое-где и поворачивают. Это дает мне возможность тащить раненого афганца в укрытие. Он ослаб, рука его не цепляется за мою одежду. В это время я слышу крик Троекурова:

– Бросай его! Беги в укрытие! Сейчас они снова полезут.

Я слышу его, но не могу бросить раненого под открытым огнем, даже и афганца. Троекуров приказал мне их вернуть, потому что сам полез в подбитый БМП вытаскивать водителя. Я не совсем справился с задачей, так хоть этого дотащу.

Неожиданно меня хлопает по плечу ползущий рядом афганец, который помогал тащить раненого. Он что-то радостно восклицает, показывая на шестерку штурмовых вертолетов, появившихся из-за края гор, откуда уже взошло солнце. Грохот минометных разрывов, пулеметный огонь позволил им подойти незамеченными. Противник теперь тоже обнаружил их, и огонь по участку ослабевает. Вертолеты приближаются. Над виноградником появляются полоски белого дыма, выпускаемого первым вертолетом. Затем то в одном, то в другом месте в винограднике взмывают к небесам столбы оранжевого пламени, до нас доносятся раскаты взрывов. Вертолеты по очереди пускают свои ракеты по целям. Когда очередь доходит до пятого вертолета, первый уже развернулся и начал второй заход. Теперь по нам уже никто не стреляет. Мы с афганцем подхватываем подстреленного за руки и волоком тащим к моему укрытию.

Теперь все на месте. Трещит горящая БМП. Израсходовав боекомплект, вертолеты разворачиваются в сторону взошедшего солнца. Над долиной поднимается странный пар. Кишлачная зона просматривается далеко. Запущенный виноградник горит, и дым от него поднимается вертикально вверх. Видны фигурки «духов», устремившихся в горы. Я стреляю по ним короткими очередями. Троекуров ходит по участку и подбирает уцелевшие жестянки с гречневой кашей. Раненый афганец начинает стонать. Его темное лицо бледнеет, он потерял много крови. Отдаю афганцам свой перевязочный пакет и знаками показываю, что раненого надо перевязать. Афганцы начинают возиться с раненым. Троекуров, как ни в чем не бывало, приносит мне позавтракать.

– Молодец, действовал грамотно! – говорит он, глаза его возбужденно блестят, белокурые волосы опалены.