Три твоих имени - Дина Сабитова

Зимой мы начали готовиться к общерайонному конкурсу самодеятельности. И тут неожиданно остановила меня учительница музыки:

— Ты знаешь, от вашего класса надо непременно, чтоб Новак участвовала.

— А что, она петь умеет? — я была потрясена. Обычный голос Маргаритки тихий и деликатный, я представила, как она поет — негромко, под сурдинку.

— У нее прекрасный голос, — убеждала меня учительница музыки. — Только вот проблема. Она вбила себе в голову, что хочет петь какую-то свою песню. Мои даже слушать не хочет, упирается, замыкается в себе и вообще уходит от разговора.

— Ну так давайте будем петь ее песню, в чем же дело?

— А ноты?! — горестно воскликнула учительница музыки. — Я, конечно, могу подобрать по слуху, но это же Рай-он-ный Кон-курс, — весомо протянула она. — Нужны нормальные ноты. И там нужен хор, как я поняла. Хор-то мы организовали бы, но я такую песню не слышала никогда. Поговори хоть ты с ней, может, смилуется наша королева, сдастся?

— Я пела такую песню дома, — хмуро сказала мне Маргарита. — Я только ее хорошо умею петь. И я ее хочу петь на конкурсе.

— Маргарита, на уроках ты прекрасно поешь и другие песни, не выдумывай, пожалуйста. Ты понимаешь, что у нас нет нот твоей песни, она какая-то очень редкая, и никто ее не знает.

— Я знаю. Я напою, и можно подобрать.

— Погоди, — сообразила я. — А где ты пела эту песню? Еще… Еще дома в деревне, да?

— Ну да, — посмотрела на меня как на безнадежно непонятливую Марго. — В деревне. Там у нас директор школы вела музыку. И мы пели. Вот.

— Ладно, Маргарита, — сказала я. — Обещать не обещаю, но ноты достать я попробую.

Через две недели я получила из деревни Загибаловки очень грустное письмо. Директор школы писала:

«Как там наша девочка? Сердце болит за нее и за ее сестренку. В деревне все быстро забыли Новаков, конечно, доброй славы эта семья не заслужила, а дети маленькие, кто замечает детей? Сперва, после того как они спаслись из горящего дома и выжили, про это много судачили, а сейчас все забыли. И могила их родителей на местном кладбище неухоженная — как поставили временный деревянный крест, так он почернел весь, накренился. Кому его менять на постоянный? — некому. Никому не нужны были эти люди.

Соседка была, пригревала детей, но этим летом совсем разболелась, приехали дочка с зятем, увезли ее в город.

Я рада, что у Маргаритки есть приемная мама. А вот сестренку ее даже и не знаю, куда отправили, детдомов много, потеряется девочка, если не искать. Маргаритка-то вспоминает дом или нет?

А песню она пела, это да. Я очень рада, что она ее помнит, голос у нее был хороший, звонкий. Ноты я вам высылаю. Ксероксов у нас тут нет, не обессудьте уж. Я просто в тетрадку вам переписала аккуратно, ваш музработник разберется».

В письмо были вложены переписанные от руки несколько страниц с нотами.

Я обрадовала учительницу музыки, и мы начали готовиться к конкурсу.

И вот я стою за кулисами дома культуры. Вокруг меня шумят дети — мои дети и чужие дети. Скоро выступает наша школа, хор с солисткой Маргаритой Новак поет «Весеннюю песню». Здесь за кулисами нет окон, но я знаю, что на улице светит яркое апрельское солнце, текут ручьи и, наверное, прилетели уже те самые дрозды, про которых будет петь наш маленький хор. Земля еще холодная, но в ней уже можно выкопать небольшую ямку, если тебе это надо.

Дети вокруг меня все взбудоражены предстоящим концертом, нарядные и немножко незнакомые.

Никто не замечает, конечно, что я всеми силами изображаю собранность и веселье. Но как только меня никто не видит, я отхожу в сторону и смахиваю слезы.

Кто-то дергает меня за край кофты.

Маргарита.

— А почему вы плачете? — серьезно спрашивает она.

Я сперва говорю:

— Ничего я не плачу, тебе показалось!

Но в этот момент вспоминаю, как утром я перематывала скотчем небольшую картонную коробку, как мы с Севкой рыли каким-то детским совком в дальнем углу двора под кленом ямку, как гнулся этот совок и как я положила коробку в эту ямку и засыпала землей.

Маргаритке сейчас выступать, и я не должна ей ничего говорить.

Но я почему-то говорю.

— У меня Мартин сегодня ночью умер.

Маргарита гладит меня по руке.

— Не плачьте. Он теперь на небе, у него там много сена, и семечек, и чего он там еще любил в жизни? Он на вас смотрит, и ему не нравится, что вы плачете.

Я вдруг запоздало соображаю, что передо мной стоит девочка, у которой погибли родители. А я реву о крысе. О какой-то крысе. О моей любимой крысе, о Мартичке…

Но я беру себя в руки.

Наш хор уходит на сцену. И я слышу, как Маргарита поет там своим звонким и радостным голосом:

— Горы и долины пробудились ото сна! Снова возвратилась к нам красавица весна!

Бывает такая погода, что добрый хозяин собаку на улицу не выгонит. Есть такая поговорка. Что делать собаке, если за лужи на паркете ей попадает газетой по попе, совершенно неясно. Так что дождь там, снег, град, цунами, землетрясение или смерч — а собаку выпустите, она без этого не может. А то будет вам плохой сюрприз.

Я недавно по телевизору видел интересную историю про американских собак. Жили у одной старушки два той-пуделя. Один белый, другой черный, два веселых пуделя. Чтоб вы поняли о чем речь, той-пудель — это такая глазастая, кудрявая и визгливая животинка размером чуть побольше среднего котенка. Весит килограмма полтора, что там приходится на мозги — я не знаю. Старушка своих пуделей, как водится, очень любила.

И вот однажды настал для старушки день испытаний. Объявили, что на городок надвигается торнадо. Торнадо — это когда дует ветер и срывает с места все начисто: крыши там, стены, велосипеды и вообще все, что попадется.

Старушка подумала: что в ее доме самое надежное? И придумала: это ванна! Ванна была у нее тяжелая, чугунная. Взяла старушка мотоциклетный шлем, что внучок-байкер оставил, взяла своих пуделей, намотала поводки на руки и легла на дно ванны ждать урагана.

И ураган пришел. С дома сорвало все, что могло сорвать — крышу унесло, переднюю стену в щепы, про мебель пришлось забыть. Все завывает, громче всех воют бедные пудели. И тут сильный порыв ветра выдул из ванной легких пуделей и попытался унести их куда подальше вслед за крышей и стенами. Но не тут-то было. Уверенным движением старушка подтянула к себе за поводки мотыляющихся в воздухе собачек и затащила назад в ванну.

И все спаслись.

Кроме дома.

Со мной такая история бы не прошла. Я бы вместе со старушкой в ванну не поместился, а уж если бы меня выдуло, то и старушку вслед за мной — так и летели бы мы, соединенные поводком.