Самый безумный из маршрутов - Аспен Матис
Шрифт:
Интервал:
Я проснулась в первое утро, дрожа от холода. Мне было неприятно холодно, несмотря на то, что я свернулась внутри спального мешка, надев всю свою одежду – на самом юге пустыни. Я знала, что температура будет не намного выше в дальнейшем. Я надеялась, что не буду так мерзнуть каждую ночь. Я раскрыла глаза и увидела бледный зеленый свет: это был потолок моей маленькой палатки. Я покрылась гусиной кожей, ногти на руках были сиреневого цвета, воздух был чистым с запахом полыни и пыли, было настолько тихо, что я услышала звон.
Я вышла под бледное небо и в тишине собрала палатку. Алюминиевые стойки палатки блестели на утреннем свете – мороз схватил их. Даже в такой близи от Мексики ночь была по-настоящему холодной. Перед тем как вытянуть стойки, я обвязала руки банданой, чтобы защититься от мороза. Стойки красиво блестели; холодный металл обжигал. Я засунула руки под рубашку и прижала ледяные пальцы к животу. Я втянула в себя воздух, с металлическим лязганьем быстро сложила стержни и засунула их в рюкзак. Я упаковала одиннадцать фунтов вещей в маленький ранец цвета яркого зеленого лайма.
Я отправилась в путь, когда все еще спали.
Солнце выглянуло из-за дальних гор; теперь оно было мутно-бежевого цвета, как штамп на молочном небе, напоминая старую открытку из прошлых лет. Плечи мои чувствовали жар даже через тонкую хлопковую футболку – солнце светило нещадно. Дни и ночи были разными существами.
Я пробегала по следам людей, которые прошли по дороге вчера; следы хорошо сохранились: шахматные отпечатки кроссовок «Найк», следы рисунка в горошек, закручивающегося спиралью. Они отпечатались в пыли, сверкали кристаллами льда и блестели в лучах восходящего солнца. Сильный ветер мог замести их, но было тихо. Все следы направлялись точно на север. Калифорнийская пустыня простирается на тысячу засушенных, пыльных миль, а ТТХ проходит через семьсот из них. Было замечательно думать, что я принадлежу разрозненной группе, идущей по одному пути.
Я приближалась к долгожданному и грезившемуся в мечтах лагерю «Старт», сборочному пункту всей этой разобщенной массы людей, месту встречи кочевников. Следуя по бесконечной тропе из следов, слыша легкий хруст от разрушения кристаллов льда под моими ногами, я глубоко вдыхала воздух и чувствовала трепет, представляя, как я мигрирую на север через всю Америку. Может быть, среди этих следов затерялись следы друга, любимого человека, с которым можно было бы пересечь эту гигантскую пустыню, одноплеменника. Это были следы моих попутчиков, американских исследователей, выбравших добровольное изгнание.
Я почувствовала прилив сильного желания. Я почувствовала надежду. Над оставленной позади дорогой клубился поднятый мной столб пыли, висевшей в воздухе как сплошное солнце, как струя реактивного двигателя. Впереди, еще невидимое, было долгожданное озеро Морена. Завтра начнет работать сборочный лагерь «Старт», и у меня будет шанс повторить мой первый день в колледже.
Это было ужасно.
Калифорнийская пустыня была нескончаема, и мне уже было одиноко. Примерно через час бега под уклон я достигла озера Морена, места сбора. Но я была настолько быстра и организованна, что достигла территории лагеря на 36 часов раньше срока. Ничего больше не оставалось, только ждать.
Самого озера я не видела, был только указатель с надписью «Озеро Морена» – шелушившаяся краской доска, приколоченная к высохшему дереву. Влажная лужайка светилась золотом в спокойной утренней прохладе, пятна желтой травы и бледной земли покрывала роса. Тут и там стояли старые деревянные столы для пикника, но на них ничего не было; возле каждого пустого стола были установлены железные решетки для барбекю. Места в лагере были помечены двухфутовыми колышками из серого дерева: 1, 2, 66. Всего 86. Это было то самое место, но никого еще не было. Я была первой. Это был своего рода пустой рай; без яблок, чтобы сорвать.
Я стояла на территории лагеря «Старт», надеясь почувствовать воодушевление – чудесное и всеобъемлющее; вместо этого у меня кружилась голова, и я сильно перегрелась. Я чувствовала себя очень неуютно в своем бледном пухлом теле. Я ощутила возвращение в детство, к летним каникулам, полным колких шуток и неприязни. Больше всего это было похоже на первый день в выездном лагере, мой первый день вдали от мамы. Она упаковала для меня футболки, хлопковые шорты, носки, панамы и бейсбольные кепки, но я никогда раньше не одевалась сама. Летом перед первым классом мама купила мне десять одинаковых зелено-голубых тренировочных костюмов, и в тот школьный год я меняла их каждый день, потому что, как она говорила, они «работают». Она надевала их на меня перед сном, потому что они также работали, и на сон; и мои утренние сборы перед школой отнимали совсем немного времени. Я страшилась ежедневных замечаний своих одноклассниц: «Ты была в этом вчера».
А затем: «Почему ты носишь это каждый день? Ну, честно. Скажи нам!!»
Я не могла сказать: «Потому что это работает». Я говорила, что не знаю. Дети вовсе не издевались надо мной, но я была чувствительной и ощущала себя другой. Как будто я была этим неоновым спортивным костюмом. Как будто я никогда не вырасту из него и буду носить эти десять комплектов всю свою жизнь.
К счастью, наверное, благодаря Джейкобу, меня сильно не дразнили. Наши отношения гарантировали мне пощаду. Но когда я впервые приехала в летний лагерь, со мной не было рядом брата, который мог меня защитить.
Когда я оказалась в лагере одна, выбор одежды казался мне непосильной задачей. Я почувствовала себя совершенно не способной к этому, пытаясь собрать комплект, который бы «работал».
Я выбрала: высокие белые носки, розовые шорты из джинсовой ткани с высоким поясом и футболку с Гарри Поттером, тоже розовую. Трусов не было. Никто трусов не видит, поэтому они были мне не нужны. По утрам, прежде чем выйти, я все проверяла перед высоким зеркалом ванной комнаты: футболка не сильно обхватывала мой мягкий живот; плотные шорты скрывали мои бедра. Я надевала одно и то же каждый день в течение месяца.
Каждый день появлялось новое пятно от травы, штрих от маркера и брызги от краски или сока.
Каждый день я чувствовала, что мое отражение в зеркале становится все хуже и хуже, уродливее.
Девочки спрашивали, «касалась ли я себя», и не важно, что я говорила, да или нет, они смотрели друг на друга и хихикали. Я чувствовала себя ужасно. Однажды в комнате, когда они все думали, что я сплю, я лежала на своей кушетке и слушала, как девочки – все они, а также дежурная 23-летняя вожатая – обсуждали мои слишком высокие белые носки, мои «дедушкины шорты», то, как отвратительно я выгляжу. Они все решили, что у меня не должно быть друзей.
Всю ночь мне слышались их презрительные голоса, их высокий резкий тон, их тихие высокие ноты, гармонировавшие с их осуждением. Я чувствовала себя преданной вожатой – взрослым человеком. Мне хотелось умереть – или стать королевой.
В последний день моего месячного пребывания в лагере, когда солнце было высоко, а трава еще не высохла от ночного дождя, моя мама наконец-то приехала, чтобы меня забрать. Я почувствовала облегчение, но вместе с тем – ее замешательство, когда она меня увидела. Она увидела, что я не могу ухаживать за собой. Я пряталась от нее в ванной комнате при обеденном зале; я держала под краном щетку для волос щетиной вверх, очищала футболку с Гарри Поттером перед зеркалом умывальника и готовилась расчесать волосы. Волосы у меня сбились в клубок – я всегда принимала душ, но не расчесывала волосы, – а моя розовая футболка, лежавшая крошечной кучкой на полу ванной комнаты, была в пятнах и немного пахла. Я прижала щетку к копне волос, больше напоминавших крысиное гнездо, и потянула. Я напрягла свою маленькую шею. Щетка не двигалась.
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!