Новая модель реальности - Вадим Руднев

Теперь мы намерены рассмотреть тот печальный случай, когда человек отрывается от круга и попадает во «тьму внешнюю», то есть становится безумным. Что такое безумие с точки зрения новой модели реальности? Это пребывание в антисмыслах за пределами реальности обыденного сознания. Для того чтобы быть безумцем, совсем не обязательно лежать в сумасшедшем доме, биться головой об стенку, воображать себя Наполеоном и т. д. Сущность безумия в другом. В чем же? Очевидно, в том, что человек теряет контакт не только с реальностью, но, что гораздо важнее, с собственным Я. Он может даже некоторое время ходить на работу, спать с женой и смотреть телевизор. На самом деле, его более нет в обыденной реальности. Что такое «тьма внешняя»? Это когда бессознательное встает на место сознательного. Это означает отсутствие каких бы то ни было модальностей. Роль модальностей теперь выполняет всепоглощающий страх. Страх с большой буквы. Свободно плавающая тревога. Причем она настолько свободно плавает, что берегов ее не видно. Страх! Вот главная модальность начинающего шизофреника. Есть ли у страха альтернативы, как у обычных модальностей? У страха нет альтернатив. У здорового человека бывают многочисленные фобии, страхи, тревожная истерия – он боится чего-то конкретного, или ему психоаналитик подскажет, чего он на самом деле боится. Но в мире нормальных людей должна быть какая-то альтернатива страху, однако страх не имеет антонима. Отсутствие страха – это не противоположность страха. Значит ли это, что если у человека свободно плавающая тревога, то он немного сходит с ума? Да, мы считаем, что означает. Отсюда можно сделать принципиальный, хоть и шокирующий вывод: основная модальность шизофреника построена совершенно иначе, чем модальности здорового человека. Скажут, что, может быть, страх вовсе не модальность, это, мол, аффект. Но это для здорового страх – аффект; он испугается, потом успокоится. Шизофреник полностью живет в этом страхе, он беспределен. Он боится всего, страх – это его язык, на этом «языке» он разговаривает с реальностью. Он не может сказать: «Я боюсь того или этого», потому что он боится тотально всего. Страшно в принципе все! Ничего нестрашного не осталось. А если страх управляет жизнью не как аффект, который может смениться другим аффектом, то что же это, как не модальность? Но это особая безальтернативная модальность. Как выбраться из этого страха? Но подлинный безумец не осознает своего безумия. Ему кажется, что это мир вокруг обезумел. Жена больше не жена, а страшный кабан. Друг не друг, а пугающий монстр. Как проницательно заметил финский психоаналитик В. Тэхкэ, острый шизофренический психоз это, прежде всего, полная утрата хороших объектов [Тэхкэ, 2001]. Как встраивается состояние безумия в новую модель реальности? Оно находится вне универсальных оппозиций реальности – противопоставления повторения/различия и внутреннего/внешнего. Как это можно себе представить? Это как разбитый на тысячу осколков стеклянный шар, выпавший из рук умирающего гражданина Кейна. Уничтожение оппозиции внутреннего и внешнего превосходно показал Дэвид Линч в финале «Твин Пикса», когда агент Купер не может вырваться из лабиринта бесконечных красных психотических штор. Но формально психотик продолжает жить. Как же ему это удается? Примерно так, как люди живут во сне, где не работает закон тождества и господствует тотальное превращение всего во все. Психотический мир это осколочный и бессвязный мир, гротескная карикатура на обыденную реальность. Но это все же другая, но реальность. Психотик может и, как правило, любит говорить. В его безумных речах присутствуют осколки бывших мыслей, исковерканных до неузнаваемости. Но существовать вечно в хаосе осколков невозможно. И психотик из этих осколков строит химерический мир, подобный тому, что описан Пушкиным во сне Татьяны.

Эта химеричность постпсихотического мира очень хорошо видна на знаменитых картинах Босха или Дали. В сущности, в таком химерическом мире существовали и существуют многие гениальные художники, ученые и философы. Например, что как не химеру представляет собой постмодернистский концепт тела без органов. В этом психотическом творчестве есть очень большая ценность – оно показывает изнанку реальности. Здоровые люди не знают, что существует по ту сторону круга. Художники и мыслители-психотики показывают нам, что там происходит. Поскольку их разум не связан предрассудками здоровых людей, они как будто проходят сквозь стену и оказываются по ту сторону круга. Возможно даже, что их фантастическая химерическая реальность и есть подлинная реальность вещей в себе, или Реальное Лакана, существующее за пределами обыденного языка, куда здоровым людям путь заказан. Царствие безумцев не от мира сего. «Событие обитает в языке, но оживает в вещах» [Делёз, 2011].

Нам предстоит нелегкая задача соотнесения модели, построенной в предыдущих фрагментах, с главной идеей книги, в соответствии с которой реальность есть зашифрованное послание. Допустим, человек обнаруживает себя в точке образования смысла, идущей по касательной к кругу. И он не понимает, в чем смысл этого смысла. Напомним, что по Фреге смысл – это реализация денотата в знаке. При этом у одного события или у одной вещи не может быть одного-единственного смысла – их минимум два: внутренний и внешний. Внешний смысл считывается легко. Что касается внутреннего смысла, то человек часто проходит мимо него, он, так сказать, скользит по поверхности смысла. В фильме Линча «Малхолланд драйв» режиссер Боб говорит актерам, что нужно дождаться, когда реальность сама придет к ним. Он хочет этим сказать, что человек должен просто добросовестно делать то, что он умеет. Реальность, то есть смысл, придет к нему сама. Тогда надо будет ее только правильно понять, расшифровать. Но для этого нужно жить против жизни, накапливая информацию и исчерпывая энтропию. Тогда каждое событие станет осмысленным, из обитания в языке оно оживет в вещи. Что это значит? Человек едет в метро, перед ним незнакомые люди. Вместо того чтобы скучать, он может попытаться что-то прочесть в их лицах, мимике и позах. Вот девушка беспечно слушает в наушниках нехитрую музыку.

Солидный, хорошо одетый мужчина читает газету. Некрасивая пожилая женщина тревожно прижала к груди авоськи. Можно поочередно представить себя каждым из этих людей и даже попытаться прожить каждого из них. Что это даст, и разве можно прожить чужую жизнь? В фильме «Роль» К. Лопушанского актер, воспитанный на идеях режиссера Н. Евреинова, достает документы погибшего красного командира и решает сыграть его роль в жизни. Он переодевается в красноармейскую форму, переходит финскую границу и оказывается в Петрограде первых лет нэпа. Роль его настолько удается, что он решает не возвращаться и в конце концов погибает в советской России. Это экстремальный случай переживания чужой жизни как своей. В конце фильма «Семнадцать мгновений весны» Штирлиц едет из Швейцарии обратно в Берлин, хотя его задание выполнено, и он может вернуться в Россию. Но его дом в Берлине, он свыкся со своей ролью. Другой пример – не вымышленный. Великий дирижер В. Фуртвенглер не уезжает из нацистской Германии, как большинство его коллег, и продолжает руководить Берлинским филармоническим оркестром. И еще один пример. Когда началась Вторая мировая война, Витгенштейн стал работать санитаром в госпитале, так как преподавать философию ему казалось в этих обстоятельствах бессмысленным. Все эти люди, реальные и вымышленные, жили против жизни. Герой «Волшебной горы» Т. Манна, Ганс Касторп, приехал в горный швейцарский санаторий на три недели, чтобы навестить больного кузена, и остался там на семь лет. Это тоже была жизнь против жизни, жизнь как педагогика, накопление внутренних смыслов.