Девочка с Патриарших - Екатерина Рождественская

— Ты попробуй! Не понравится — выплюнешь! — разрешил папа. — Когда я учился, для нас это было роскошью! Нечасто удавалось хлеб с горчицей раздобыть. Время же послевоенное было. Ну не совсем послевоенное, лет пятнадцать назад, но с едой тогда непросто было. Вот мы и придумывали всякое. Ну откуси хоть кусочек! Не понравится — я доем!

Нина взяла неприглядный бутерброд и, чуть поморщившись, боязливо откусила. Скорчила рожицу, но распробовала и закивала головой.

— Ну как? Не страшно? — весело спросил папа, уминая свой кусок. — Мне оставишь?

— Вкусно! Не дам тебе! Я мясом не наелась! Буду есть твое студенческое пирожное!

Потом они долго выбирали десерт. Выбор был большой: сливочное мороженое с вишневым вареньем и сливочное мороженое с кизиловым вареньем. Нине нравились оба варенья. Наконец взяли два разных, и папа разрешил соскрести свое кизиловое в Нинину вишневую порцию. Нина взяла, конечно, не все, папа ведь тоже сладкое любил.

Наевшись, еще пошли гулять по парку, постояли в очереди на колесо обозрения — там всегда были очереди, все хотели взглянуть на Москву с птичьего полета, а как иначе это сделать? Медленно ползли в кабинке вверх, поднимаясь над людьми, машинами, деревьями, вот уже и речка по-вечернему заблестела почти под ногами, и Крымский мост вдали показался, и дух у Нинки перехватило от такой-то красоты неимоверной. А когда оказались на самой верхотуре, то Нинка даже подумала, что если они с папой застряли бы здесь — ну, колесо бы заело или механик отошел бы на полчаса, — то это Нинку только бы обрадовало! Она все бы внимательно рассмотрела с такой орлиной высоты, повернулась бы во все стороны, изучила бы каждый уголок парка и расположение лотков с мороженым. Жаль только, что невозможно было бы понаблюдать, что за речкой во дворах происходит, слишком далеко все-таки.

Но колесо работало исправно, и механик никуда не ушел. Сделав несколько оборотов, вежливый дядька отпер дверь кабинки и выпустил папу с Ниной.

Был уже вечер, оба они устали. Когда ехали обратно на Патриаршие, Нина загрустила.

— Нинок, так хорошо побродили сегодня, почему ты не рада? — папа прижал дочку к себе.

— Не хочу домой… Мне там без тебя плохо…

— Понимаю, малыш, мне тоже очень без тебя плохо. Но ты ведь большая и все должна понимать. Мы с мамой вместе уже не будем, так сложилось. Но мы тебя очень любим, ты единственная наша дочка. Мне тоже не хочется тебя оставлять, но ничего не поделаешь. Давай, как придем, я посижу с тобой, пока не уснешь, договорились?

Нина так обрадовалась, словно это было самым важным событием за весь насыщенный день — папа уложит ее спать! Это счастье не шло в сравнение ни с колесом обозрения, ни с пахнущим бензином Платоном Ковбасой, ни даже с мороженым с двумя вареньями!

Запах в квартире застоялся, словно тут и не жил никто. Папа прошел на кухню и распахнул окно. Теплый осенний тягучий воздух нехотя проникал в квартиру, вытесняя застарелый. А вместе и с воздухом проникали приглушенные звуки Трудиного радио.

— Надо проветривать, Нинок! Смотри, как плесенью пахнет! Это же вредно для здоровья. Ты как приходишь домой, сразу открывай окна, ладно?

Папа включил газ, налил из-под крана воду в чайник и поставил кипятиться.

— Сейчас чайку попьем и пойдем укладываться, хорошо, малыш?

— Посиди только со мной подольше… Ну пожалуйста… Подожди, пока я засну, ладно? Я не люблю засыпать, мне страшно одной…

— Ты же уже большая девочка, чего тебе бояться?

Папа улыбнулся и потрепал дочку по голове.

«Ну вот, опять, — подумала Нина. — Ты же уже большая девочка, чего тебе бояться — как будто большие никогда ничего не боятся». Но признаваться в своих страхах Нине почему-то сразу расхотелось. Наверное, взрослые сами должны решать свои проблемы, Нина часто слышала это от Игорьсергеича. И если уже все считают, что она большая, значит, надо большой и оставаться.

— Ладно, папка, давай чай пить!

Нина поставила на стол чашки с блюдцами и красную пузатую сахарницу в белый горошек. Потом залезла на стул и достала с верхней полки буфета конфетницу с тремя вафлями. Еще подумала немного и пошла к холодильнику, который одиноко, но гордо стоял в прихожей, несомненно, осознавая свое величие. Холодильник был новый, белый и блестящий, словно отполированный, с красиво написанным названием «ЗИС-Москва». У него была замечательная ручка-дергалка, железная, мощная, как где-нибудь на большом корабле в капитанскую каюту, так Нине казалось. Она всегда первой бежала доставать продукты — она полюбила эту ручку-дергалку, но Игорьсергеич ее ругал, ведь это он купил холодильник.

— Варенька, ты как мама скажи девочке, чтоб она не дергала ручку у холодильника! Только по необходимости! И чтоб не держала дверцу открытой! Он стоил мне бешеных денег, это новая модель, еще ни у кого такой нет, и ты, конечно же, не хочешь, чтобы он сразу сломался. Надо было мне с ключом купить — эх, я не подумал. Обязательно скажи девочке!

«Он это говорил маме, а смотрел на меня, — вспоминала Нина. — Неужели не мог сказать прямо? Что я, совсем маленькая, что ли?» Но холодильник был действительно прекрасен, даже если бы был пуст. Но Нина знала, что там лежала колбаса, хотя и не докторская, которую Нина больше всего любила, а любительская, с кругляшками белого противного жира. Нина дернула капитанскую ручку, вынула колбасу, смачно хлопнула холодильной дверцей и притащила добычу папе.

— Зачем, малышка, не надо, это ж мама для вас купила. Вдруг не хватит?

— Ну ты ж так редко у меня бываешь, я хочу тебя угостить!

Нина вытащила огромный нож и, пыхтя, стала резать колбасу. Ровными получились три первых кусочка, остальные по половинкам — нож все время съезжал и не слушался. Потом аккуратно разложила колбасу на тарелке, сначала неудачные половинки, а сверху закамуфлировала теми первыми ровными кругляшками.

— Вот!

— Какая же ты хозяйственная! Спасибо, малышка! Как пахнет! Мне сразу и есть захотелось!

Папа запустил целую колбасину себе в рот, а Нина стала тщательно, ножом и вилкой, выковыривать из своего кусочка ненавистные белые жиринки.

— Да оставь немного, это ж вкусно! — Папа принялся уже за второй кусок, а Нина продолжала препарировать свой.

— Нет, я люблю докторскую! А жир ненавижу! И сало ненавижу! А Игорьсергеич все время сало ест! Это ж противно! Оно скользкое и мерзкое, как внутренности у гусеницы! Гадость!

Нина закончила, наконец, издевательство над колбасой и посмотрела через дырки на папу:

— Смотри, дуршлаг!

— Сама ты дуршлаг! Ешь давай! И спать.

Нина убирала со стола, с опаской поглядывая на отца: а вдруг он сейчас забудет обещания, быстренько засобирается, уйдет и ей придется укладываться самой?