Буря слов - Яна Демидович

тебя отдадут на опыты… Сколько ты выдержишь в стерильной лаборатории, а? Вот-вот…

Скрюченные пальцы на булыжнике побелели.

– Лучше – быстрая смерть. Съем твои мозги, закопаю тебя, да убегу. Мне повезёт! Никто не узнает о моих новых способностях. А ты поможешь другу. Так что… Прощай, Гаррисон.

Рука пошла вверх, чтобы с размаху нанести убийственный удар.

Но Гаррисон, которому хотелось жить, успел быстрее.

– А-а-а-а!

От вопля – громкого, будто у армии, перешедшей в наступление, – у мистера Тайди заложило уши. Камень уже опускался, когда Гаррисон мячиком подхватился с земли и, отводя удар левой рукой, заехал ему в лоб кулаком правой.

Боль. Вскрик.

Темнота.

…Постояв минуту над поверженным экс-другом, Гаррисон сплюнул, покачал головой и устремился в заросли. Скоро он тенью растворился в лесу.

Мистер Тайди валялся без сознания долго. Когда пришёл в себя – дезориентированный, с гудящей головой – он какое-то время безотчётно полз в никуда, похожий на полудохлую, полураздавленную гусеницу. Силы покинули его у корней дуба – узловатые, приподнятые над землёй, они образовали некое гнездо, где можно было укрыться. Милое, уютное гнездо, пахнущее палой листвой и влажными грибами.

Мистер Тайди свернулся калачиком. Закрыл глаза.

И, не ведая, что творит, погрузился в сон.

Так его и нашли.

***

…Лампа ослепляла, как солнце, но при этом ни капельки не грела. Пахло знакомой дезинфекцией и чем-то ещё. Чем-то острым.

Потом наверху возникли фигуры в очках, аккуратных шапочках и масках.

Глядя на них, мистер Тайди зевнул и закрыл глаза. Следом засвистел-зашелестел шёпот:

– Практически не бодрствует… Долгая фаза сна… «Поколение Z»… Уже месяц здесь… Феномен… Феномен… Феномен…

– Нужно проверить… Нужны ещё испытания… Нужна операция…

Мистер Тайди опять приоткрыл веки. Улыбнулся блику, что нёс на себе отточенный скальпель, и опустил веки вновь.

Тело расслабилось, поплыло по незримым волнам…

Кошмар был прекрасен.

Вакансия твоей мечты

– Работы… нет? – хрипло повторил Джек, чувствуя, как стремительно холодеют пальцы.

Секретарша – тонкие очки под стать губам, нервный крысиный нос – окинула его неприязненным взглядом.

– Нет. Сказала же! Вы глухой?

– Я… Погодите минутку… Ведь объявление… – Джек лихорадочно закрутился на месте, хлопая по карманам в поисках заветного листа.

– Вакансия закрыта. Опоздали, – отчеканила секретарша и потянулась за табличкой: «Обед».

– Мисс… Подождите… Мисс!

Джек метнулся к ней, попытался просунуть в окошко найденный наконец листок.

– Пять вакансий! Здесь сказано: «пять»! Неужели все…

Окно конторки захлопнулось, чуть не прищемив ему пальцы.

Джек отпрянул. А спустя секунду – рванулся обратно, ударил кулаком по стеклянной, прозрачной перегородке.

– Эй!

Как ни в чём не бывало, секретарша подводила глаза, противно округлив ярко накрашенный рот.

Ещё удар.

– Эй!

Даже не вздрогнула.

Зубы стиснулись так, что заныли челюсти.

«Работы нет!»

Стерва.

Стерва!

Джек вихрем развернулся на каблуках и пошёл – почти побежал – к выходу. Всё внутри скрутилось в тугой клубок; неистовое жжение подбиралось к глазам, и он знал, что будет, когда оно наконец подберётся.

Джек резко остановился, зажмурился.

Он. Не имеет. Права. Раскисать.

Не имеет!..

Джек оскалился, зарычав недобитым зверем, в клочья разодрал бесполезное объявление и вывалился на улицу. Споткнулся, едва не сбив с ног какого-то хлыща в красном пальто, и, не разбирая дороги, двинулся вперёд. Лицо полыхало.

Очнулся он в переулке: незнакомом, однако, таком же тесном, мокром и загаженном, как и любой другой переулок Линдона. В голове звенело. От голода, разочарования… И злости.

Джек привалился к влажной, пахнущей плесенью, стене. Вытянул перед собой руки. Медленно сжал пальцы, рассматривая кулаки… Мощные, в переплетениях крупных вен, они заметно дрожали, как, бывало, подрагивали высохшие кулачки престарелых.

Дрожащие, бесполезные руки. Руки, что не в силах вытянуть счастливый билет.

Джек сполз по стене и скорчился меж двух мусорных баков. Пальцы крепко вцепились в волосы. Перед глазами замелькали вспышки картин.

Зябкое утро. Решётки ворот с острыми пиками наверший. Две сотни грязно-серых кепи, лихорадочных глаз и стиснутых в нитку ртов.

На балконе дома за воротами – высокая, подтянутая фигура. Блестит отпаренный шёлковый цилиндр. Трепещет в руке веер из «рабочих билетов». Ни пятьдесят, ни сто… Тридцать бумажек счастья – для тридцати отчаянных везунчиков.

Ну, кто сегодня будет работать в доках? Кто заработает на ужин для Салли-Мэри-Нэнси, купит шоколадку для Томми-Элли-Джесси? Кто?

Вспышка.

Веер взлетает в воздух. Рты синхронно раскрываются.

Нескончаемый, рвущий барабанные перепонки, вой. Сломанные пальцы, свёрнутые набок носы, оторванные уши. Крик, хруст, кровь…

А над всем этим – магнат: шёлковый цилиндр, презрительная усмешка, толстая сигара. И пепел, что стряхивается на дерущихся внизу работяг.

Вспышка.

Джек вздрогнул. На лицо скатилась капля дождя, потом – ещё одна, и ещё… Небо темнело к ночи, от стены уже веяло могильным холодом, а в затёкших ногах началось колотьё. Надо возвращаться.

Джек поднялся, чувствуя, как дёргается щека.

«Проклятый Линдон. Проклятая безработица! Ненавижу вас! И Дауэр, и Бакигемский дворец, и себя… Всё, всё ненавижу!..»

Хотелось задрать голову и проорать это в темнеющее над зловонным переулком небо. Проорать да остаться здесь, только бы не домой, чтобы снова увидеть потухший взгляд Лайзы, впалые щёки Роба и Вэнди… Его маленькой Вэнди, что мучилась диабетом, и без работы её нельзя было спасти.

В глазах всё-таки защипало. Джек яростно стёр слёзы кулаком и пошёл из переулка.

Тихий, коварный убийца-холод подступал всё ближе. Инеем выбеливал волосы, выстуживал тело – медленно, неотвратимо, исподтишка…

Сопротивляться холоду было не впервой. Поэтому Джек поднял воротник поношенной куртки, сунул руки поглубже в карманы – перчаток у него давно не было – и, выпуская облачка пара, зашагал в свете газовых фонарей.

– Эй, малый!

Джек резко остановился, оглянулся через плечо.

– Где в этом чёртовом лабиринте Барнаби-стрит? Даю пенни за информацию, два – если проводишь!

Отпаренный шёлковый цилиндр. Белые перчатки. Левая рука небрежно подкидывает часы-брегет, поблескивающий в полутьме.

…Чистое серебро?

– Ну так что? Не стой, как чурбан! – притопнул ногой незнакомец.

Неместный. Одинокий.

Богатый.

Джек облизал вдруг пересохшие губы. Непроизвольно поправил шарф, прикрывающий половину его лица. Мельком огляделся по сторонам. В голове метались и звенели мысли: точь-в-точь новенькие пенни в свинье-копилке, что так и не получила Вэнди на Рождество.

Ни припозднившегося кэба… Ни полицейского…

Богатый…

– Ну?

…А ещё – глупый.

– Не волнуйтесь, сэр. Я знаю короткую дорогу, – помедлив, отозвался Джек.

И шагнул к нему, вытаскивая из кармана крепко сжатый кулак.

***

Его нашли на следующий день.

Лайза раскладывала по тарелкам гуляш, в тесной комнатке витал сытный мясной запах, и домочадцы несмело улыбались, чувствуя на щеках непривычный