Смерть на Параде Победы - Андрей Кузнецов

— Подполковник! — поправил Ряботенко.

Одет он был в простецкий диагоналевый костюм, брюки заправил в сапоги. Алтунин скосил глаза на вешалку — так и есть, там висела серая, в тон костюму, кепка, а в углу под ней примостился потертый линялый солдатский вещмешок. «Маскарадничает Коля, — догадался Алтунин. — Неспроста».

Ряботенко был франт. На фронте неизменно щеголял в новой, подогнанной по фигуре форме, а сапоги носил шевровые, генеральские, сшитые на заказ. Но эта привычка к щегольству не мешала ему быть дельным, умным и хватким оперативником. Тех же, кто упрекал его в излишнем внимании к собственной внешности, Ряботенко разил наповал известной чеховской фразой: «В человеке должно быть все прекрасно: и лицо, и одежда, и душа, и мысли».

— Был сегодня на штамповочном заводе, — сказал Ряботенко, словно прочитав алтунинские мысли. — А потом решил тебя навестить. Дай, думаю, посмотрю, как там мой старый друг Витька Алтунин поживает!

Решил, узнал адрес, пришел, ждал на кухне… Впрочем, сказка предназначалась для ушей Анисьи Николаевны, которая (Алтунин голову прозакладывал бы, что это так) сейчас непременно подслушивала за дверью.

В вещмешке у Ряботенко нашлось умопомрачительное — бутылка армянского коньяка «Юбилейный», две банки американской свиной тушенки, банка солонины, галеты, плитка шоколада…

— Чай, я надеюсь, у тебя найдется? — спохватился гость. — Забыл я чаю взять…

— Найдется, — успокоил Алтунин и пошел на кухню ставить чайник.

Керосинка у них с соседкой была одна на двоих. Зачем нужны две керосинки старухе, которая почти ничего не готовит, и мужику, который совсем ничего не готовит, только картошку варит да чай заваривает? Одной вполне достаточно. Керосинкой заведовала Анисья Николаевна. Алтунин раз в месяц отдавал ей свои талоны и деньги на покупку трех литров керосина.

Когда стол был накрыт, Ряботенко потянулся к бутылке, но Алтунин остановил его.

— Сначала давай дело.

— Дело? — переспросил гость с таким удивлением, словно никакого дела у него не было. — У меня к тебе не дело, а огромная дружеская просьба. Ты, насколько я помню, собирался после демобилизации к нам в контору…

Была у Алтунина такая мысль. Но в Управлении НКГБ по Москве и Московской области.[20]ему дали от ворот поворот, сказали, что рады бы, но по здоровью он не проходит никак. А в МУР обратно взяли, посомневались немного, но все же взяли. «Здоровье у меня ничего себе, — думал Алтунин. — Ну — дыхалка слабовата, ну голова иногда побаливает, так и возраст уже соответствующий — четвертый десяток пошел». Насчет четвертого десятка это он так, утрировал, что называется, потому что на самом деле считал себя молодым.

— Собирался, — подтвердил Алтунин и не удержался от колкости. — Но с моим здоровьем можно только урок ловить… Хотя и в МУРе диверсантами интересоваться приходится. Тоже…

— В курсе, — коротко сказал гость, и Алтунин почему-то подумал, что сегодняшний маскарад Ряботенко и его посещение завода тоже, наверное, имеют отношение к поиску тех самых диверсантов. — А не хотел бы ты еще и шпиона поймать? Матерую такую сволочь, завербованную еще до войны, лет восемь назад. Не засланную, а завербованную — учти!

Засланных вычислять проще, чем завербованных. Особенно, если есть время. Заподозрил — скрупулезно вгрызись в биографию и найдешь белые пятна или какие-то провалы. Примерно то же самое собирался Алтунин сделать с Джилавяном, но майора он подозревал не в шпионаже, а в связях с бандитами. И больше всего интересовала его не сама биография, а кое-какие документы — приказы или, скажем, объяснительные, могущие пролить свет на переход Джилавяна из госбезопасности в уголовный розыск. Такой перевод — несчастье, с какой стороны не взгляни. И работа в МУРе более хлопотная, это раз. И очередные звания присваиваются не так скоро, это два. И зарплата ниже, это три. И материальное обеспечение хуже… Есть только два момента, когда несчастье становится благом, — если в старой конторе что-то стряслось и приходится срочно переводиться в другое место, куда подальше, чтобы не пострадать, и, если сотрудник тесно стакнулся с уголовниками. Зашантажировали, скажем, или подкупили, или еще как-то склонили к сотрудничеству. Предателю, состоящему на службе не только в органах, но и у преступников, лучше МУРа места себе не найти. Здесь, в МУРе, сосредоточена вся интересующая уголовный элемент информация. Свой человек в МУРе — это ж мечта! Вечный праздник! Возможность быть в курсе оперативно-розыскных действий, возможность долго (ничего вечного под луной, как известно, не существует) уходить от наказания.

— Я просто мечтаю! — улыбнулся Алтунин.

— Не ерничай! — осадил его Ряботенко. — По нашим данным, у вас на Петровке, возможно, что и в самом МУРе, работает старый немецкий агент. Данные получены из разных источников, достоверность их высока, но мы не знаем ни имени, ни должности агента. Я так предполагаю, что сейчас он чувствует себя в безопасности. Война закончена, хозяева исчезли, пронесло, можно сказать. Но! — Ряботенко поднял вверх указательный палец. — Ни одна сволочь не должна уйти от возмездия! И, думаю, что не надо тебе объяснять, что у любой сволочи рано или поздно найдется новый хозяин! Скорее — рано. Союзники одной рукой подкармливают, — Ряботенко опустил руку и покосился на вскрытые консервные банки, — а в другой камень держат. Скажу тебе по секрету, что создание атомного оружия идет полным ходом. Не исключено, что американцы обнаглеют настолько, что осмелятся применить его где-нибудь, скорее всего — против Японии, чтобы напугать нас. Напугать, конечно, не напугают, потому что мы сами с усами, но всякая сволочь может питать надежды…

Слово «сволочь» у Ряботенко было синонимом слова «враг», в обиходе, как ругательное, он его не употреблял.

— Мы не можем подступиться к вам вплотную, потому что боимся спугнуть врага, — продолжал Ряботенко. — Да и непонятно пока, как подступаться, найти одного человека среди сотен без каких-либо признаков. Мы даже не знаем, кто он, — может быть, делопроизводитель, а, может, и сам начальник.

— Ну, это уж ты хватил! — Алтунин никак не мог представить комиссара Урусова в роли вражеского агента. — Начальник у нас, конечно, не сахар медовый, но чтобы комиссар третьего ранга…

— Власов генерал-лейтенантом был, — напомнил Ряботенко. — Сталин ему руку жал, Жуков о нем хорошо отзывался… Но это не помешало ему в подходящий момент проявить свою сволочную сущность. Мы, Вить, всех сволочей поймаем, ни одна не уйдет. По весне мы, конечно, увидим, кто где срал, но до весны еще дожить надо. Что — не знаешь такую поговорку? Я ее от деда своего слышал. Но хотелось бы, Вить, пораньше, особенно сейчас, когда в Москве копошится спецгруппа абвера, готовящая покушение на самого товарища Сталина!

— На товарища Сталина? — недоверчиво переспросил Алтунин.

— На товарища Сталина, — повторил Ряботенко. — Для некоторых война, оказывается, не закончилась. Ты про готовящийся парад знаешь?