Ненависть или любовь? - Элизабет Кейли

Бернард протянул Сьюзен бокал вина и сел напротив. Он молча придвинул шахматную доску и повернул к Сьюзен белые фигуры. Она кивнула и сосредоточенно сделала первый ход.

У них уже вошло в привычку каждый вечер перед тем, как пойти спать, сыграть несколько партий в шахматы. Они были достойными противниками, и даже непоседливая Шарлотта часто застывала, внимательно следя за поединком.

– Скажите, Сьюзен, вы еще не думали о том, чтобы уйти от нас? – тихо спросил Бернард, передвигая своего коня.

Сьюзен вскинула голову и непонимающе посмотрела на него. Она просто не могла поверить в то, что Бернард сейчас сказал ей такое.

– Нет-нет! – воскликнул он, увидев реакцию Сьюзен. – Я совсем не то имел в виду!

– Тогда что же, Бернард?

– Черт побери! – громко выругался он и вскочил со своего кресла. – Если бы вы только знали, Сьюзен, что вы со мной делаете, просто называя по имени!

– Я вас не понимаю, – дрожащим голосом произнесла она.

Бернард отвернулся к окну и крепко сжал в руках пустой стакан из-под виски. Он наклонил голову и прижался горячим лбом к оконному стеклу.

– Мне почти сорок лет, – глухо сказал он. – Я женился на Кароле, когда мне было двадцать. И только через пять лет я ее уговорил родить ребенка. Шарлотта получилась совсем случайно. Я очень рад, что в тот день остался дома и сам просматривал почту. Я увидел результаты анализов и письмо от акушера, где говорилось, когда Карола может сделать аборт. Вечером я впервые в жизни кричал на нее. Но Каролу это не испугало. Она честно призналась мне, что хотела избавиться от ребенка, чтобы я ничего не узнал. Девять месяцев я не спускал с нее глаз. Хотя иногда мне кажется, что я зря заставил ее рожать. Причем не только Шарлотту, но и Скотта. Ведь если бы дети были желанными для нее, может быть, она смогла бы стать им матерью. Но постепенно наша жизнь наладилась: я занимался детьми, а Карола – своими делами. Мы жили как чужие люди: привет, пока, как дела, дай мне денег… И все же я очень любил ее! Карола много лет была для меня всем. Даже дети не могли заменить ее. И когда я узнал, что жена мне изменяет, я просто не смог в это поверить, хотя доказательства были железные. Я ушел в науку, старался как можно меньше бывать дома. Дети росли вообще без родителей. Я чувствовал себя последним негодяем, но не мог заставить себя быть рядом с ними, любить их и не думать о том, кто их мать. Не думать о той боли, что она причиняла мне каждый день, каждую минуту. А потом Карола решила уйти. Что было дальше, вы и так прекрасно знаете. – Бернард невесело усмехнулся.

– Зачем вы все это рассказываете? – после долгого молчания спросила Сьюзен.

– Для того чтобы вы поняли, с кем имеете дело. Вы молоды и неопытны. Вы не понимаете, почему люди причиняют друг другу боль. Вы уверены, что это происходит случайно, без злого умысла. Вам еще так мало лет, Сьюзен!

– В двадцать пять у вас уже был ребенок, – парировала она.

Плечи Бернарда дрогнули, но он так и не обернулся к Сьюзен.

– И я и так знаю, с кем я имею дело! – смело добавила она.

Сьюзен встала с кресла и подошла к Бернарду. Она положила руку ему на плечо и осторожно уткнулась лбом в его спину. Бернард еле заметно вздрогнул, но не отстранился.

– Сьюзен… – хрипло пробормотал он.

– Вы с высоты своей кафедры слишком привыкли к тому, что все вокруг должны слушать только вас и принимать ваши слова за истину. А теперь послушайте меня, профессор Бьюинс. Когда я пришла в этот дом, я увидела двух очень несчастных детей, которые были готовы принять помощь от совершенно незнакомого человека только потому, что больше им не к кому было обратиться. Как бы ни складывались их отношения с вашей женой, все же она для них не чужой человек. И детям было безумно тяжело, когда она ушла. Правда, они надеялись, что у них еще остался отец, который, собственно, и был для них матерью.

Бернард невесело усмехнулся. Сьюзен немного выждала, но никакой реакции больше не было. Она глубоко вздохнула и продолжила:

– Но их отец и сам толком не знал, что ему теперь делать. Блестящий ученый, один из самых светлых умов нашего времени оказался бессилен перед простой житейской драмой. Он предпочел уйти в себя. Дети делали все, что только возможно, чтобы отец чувствовал их поддержку, только дело в том, что ему эта поддержка была не нужна. Ему вообще ничто не было нужно, кроме воспоминаний. Но дети были еще слишком малы, чтобы понять, что иногда лучше просто оставить человека в покое, дать ему переболеть. Им было особенно сложно это сделать из-за того, что отец постоянно пытался нанести себе вред. И вот пришла я. Если бы вы знали, что я почувствовала, когда не увидела никакого выражения в ваших глазах! Это было гораздо страшнее того погрома, что вы учинили на кухне. А потом, когда мне пришлось останавливать вас, чтобы вы не убили собственного сына…

Сьюзен почувствовала, что больше не может говорить. Слезы и пережитый ужас сдавливали ей горло. Бернард резко повернулся к ней и взял пальцами ее подбородок.

– Вы меня презираете, Сьюзен?

– Почему? – искренне удивилась она.

На этот раз Бернард поспешил спрятать взгляд.

– Я ничтожество. Я не смог поставить интересы своих детей выше собственных. Я пытался уйти от проблем, а не решать их. Если бы вы знали, как сильно до сих пор болят эти чертовы шрамы!

Бернард поднял руку и закатал рубашку. Сьюзен вздрогнула, когда увидела бледно-розовые полосы на его запястьях.

– Иногда я даже сожалею, что не довел все до конца, – пробормотал Бернард. – Я слабак, Сьюзен, и вы имеете полное право презирать меня.

Он вновь отвернулся к окну. Бернард так сильно сжал в пальцах стакан, что стекло тихонько заскрипело. Сьюзен протянула руку и вытащила стакан из его ледяных пальцев. Она поставила стакан на подоконник и осторожно взяла руку Бернарда. Вид бледно-розовых шрамов вновь заставил ее вздрогнуть. Сьюзен осторожно провела по ним пальцем.

– Вы не правы, Бернард, – дрожащим голосом прошептала она, – я не презираю вас.

– Значит, вы меня жалеете? Честно признаться, это еще более неприятно! – Он резко рассмеялся, но сразу же осекся, когда Сьюзен прикоснулась губами к его запястью.

– Вы глупец, Бернард! – Она улыбнулась. – Я не презираю вас и не жалею, я просто люблю вас.

Ее полные зовущие губы были так близко… Они манили Бернарда, требовали, чтобы он сейчас же поцеловал их. Бернард чувствовал, что он слишком измотан, чтобы сопротивляться этому влечению. Он вновь прикоснулся к подбородку Сьюзен и заставил ее посмотреть ему в глаза.

– Сьюзен, – прошептал он, все еще надеясь очнуться от этого наваждения.

Она лишь приложила палец к его губам, призывая к молчанию, и подалась навстречу ему. Бернард понял, что больше не может сопротивляться тому зову, что бурлил в его крови с первой же минуты их встречи. Он впился в нежные губы Сьюзен страстным поцелуем. Бернард пил ее страсть, как умирающий от жажды путник пьет ледяную ключевую воду.