Дюна. Батлерианский джихад - Кевин Андерсон

Червь даже не дернулся.

Селим соскользнул с круглого тела на землю и с топотом побежал прочь. Из-под ног вздымались брызги, а он все бежал и бежал по бесконечной неровной поверхности. Дальние скалы казались островками безопасности, выступающими из-за золотистых дюн.

Он не решался обернуться и продолжал, задыхаясь, бежать вперед. С каждым вдохом горячий воздух опалял его глотку словно огонь. В ушах звенело. Казалось, он явственно слышит скрип песка под несущимся по пустыне телом мстительного зверя. Но нет, червь продолжал неподвижно лежать перед дюной.

Преисполнившись энергией отчаяния, Селим пробежал еще с полкилометра. Добежав до скал, он забрался на один из больших камней и только здесь позволил себе расслабиться. Прижав колени к груди, он принялся смотреть против яркого света, разглядывая червя.

Зверь так и не двинулся с места. Не хочет ли Шайтан сыграть со мной злую шутку? Не испытывает ли меня Буддаллах?

Только теперь Селим ощутил страшный, всепоглощающий голод. Он поднял голову и воззвал к небесам:

– Если ты по какой-то причине спас меня, то почему не даешь мне хотя бы немного еды?

От тяжелого нервного истощения Селим принялся истерически хохотать.

Никто не смеет досаждать Богу требованиями.

Потом до Селима дошло, что у него есть еда, правда, несколько своеобразная. Во время бегства к скалам он пересек большое пятно охристой пряности, жилы меланжи, которую дзенсунни иногда находили во время своих странствий по пустыне. Они собирали это вещество, используя его как добавку к пище и как стимулятор. Наиб Дхартха держал небольшой склад пряности в поселении. Иногда из пряности варили крепкое меланжевое пиво, которое жители пили по праздникам или продавали в городском космопорту Арракиса.

Он просидел в своем убежище около часа, стараясь не пропустить даже малейшего движения чудовища. Никакого движения не было. Становилось жарко, пустыня впала в вялое оцепенение. Буря за это время нисколько не приблизилась. Селиму казалось, что весь мир, как и он, затаил дыхание и чего-то ждет.

Потом, набравшись мужества – в конце концов, это он, Селим, сумел укротить и обуздать чудовищного червя, – юноша сполз со скалы и направился к меланжевой жиле. Оказавшись на месте, он тревожно взглянул на неподвижную массу.

Стоя на рыжевато-ржавом песке, он начал тереть жилу руками, соскребая с ее поверхности сухой красный порошок. Проглотил его, сплюнул несколько попавших в рот песчинок и сразу почувствовал бодрящее действие сырой пряности, если ее принять сразу много. У мальчика закружилась голова, он почувствовал прилив энергии.

Насытившись, он вперил горящий взор в ставшее дряблым неподвижное распростертое на песке тело червя и упер руки в бедра. Потом он взмахнул руками и закричал во все горло, нарушая вечную тишину пустыни.

– Я нанес тебе поражение, Шайтан! Ты задумал съесть меня, старый ползун, но это я одолел тебя! – Он снова замахал руками. – Ты слышишь меня?

Но зверь даже не вздрогнул. Впав в эйфорию от съеденной пряности и испытывая прилив неестественной храбрости, юноша зашагал к длинному жилистому телу, лежавшему на гребне дюны. Оказавшись в нескольких шагах от зверя, мальчик решился взглянуть в лицо Шайтану. Похожая на пещеру пасть была утыкана внутренними сверкающими на солнце шипами. В сравнении с огромными размерами самого чудовища его клыки выглядели тончайшими волосками.

Теперь стало видно, что песчаная буря приближается, предшествуемая горячим ветром. Ветер подхватывал песчинки и кусочки скалы и швырял их в лицо Селиму, словно маленькие дротики. Обдувая искривленный труп червя, воздух извлекал из складок его чешуи шепчущие и воющие звуки. Казалось, дух зверя вызывает его, заставляет приблизиться. В крови Селима вновь заиграла пряность.

Он смело шагнул к червю и, остановившись возле его головы, заглянул в черную бездонную пропасть глотки. Дьявольский огонь внутри погас, не осталось даже тлеющих угольков.

Селим снова закричал:

– Я убил тебя, старый ползун! Я погубитель червей.

Песчаный червь не ответил даже на такую провокацию.

Селим взглянул на похожие на кинжалы клыки, которые искривленной полосой окаймляли широкую вонючую пасть. То ли его подвигнул на это буддислам, то ли прихоть воспаленного воображения, но мальчик шагнул вперед, не слушая голоса здравого смысла. Селим встал на нижнюю губу червя и ухватился за один из клыков.

Молодой изгнанник ухватился за зуб чудовища обеими руками, почувствовав, что он тверже и прочнее металла. Мальчик начал раскачивать и вращать зуб. Ткани тела червя стали мягкими и податливыми, цельность глотки и крепость ее тканей исчезли. Едва сдержав стон, Селим вырвал клык с корнем. Зуб оказался длиной в предплечье мальчика, он был искривлен, чист и сиял молочной белизной. Из такого клыка можно сделать превосходный, просто замечательный нож.

Селим отшатнулся, держа в руках свою добычу, устрашенный тем, что он сделал. Такого, насколько было ему известно, еще не бывало. Кто бы осмелился не только проехать верхом на черве, но и ступить в его разверстую пасть? Селим вздрогнул. Он не мог поверить в то, на что не только решился – но и сделал. Ни у кого на Арракисе нет такого сокровища, такого оружия, такого зуба-ножа!

Остальные хрустальные зубы продолжали свисать со свода исполинской пасти, как сталактиты. Их можно было выгодно продать в космопорту (если, конечно, ему когда-нибудь удастся добраться туда), но в этот момент мальчик почувствовал внезапный приступ слабости. Действие съеденной им меланжи начало проходить.

Он снова ступил на мягкий песок. Буря была уже совсем близко, почти над головой, напомнив Селиму об умении выживать в пустыне. Он должен вернуться к скале и найти там убежище или скоро тоже будет лежать мертвым у подножия дюны, пав жертвой разбушевавшейся стихии.

Но теперь мальчик не думал о смерти. Он вдруг понял, что теперь с ним ничего не случится. У меня есть предназначение, миссия Буддаллаха. Если бы я только мог понять, в нем она заключается.

Он отпрянул назад, потом повернулся и побежал к линии скал, бережно сжимая в руках клык зверя. Ветер подгонял его, словно стремясь увести подальше от исполинской мертвой туши.

Люди пытались создать умные машины, представлявшие собой вторичные рефлекторные системы, чтобы переложить на плечи этих механических слуг принятие первичных решений. Однако постепенно создатели начали убеждаться, что оставили себе самим слишком мало ответственных дел, люди почувствовали отчуждение, осознали свою дегуманизацию. Они ощутили, что ими манипулируют. Постепенно люди сами начали превращаться в ничего не решающих роботов, не осознавая более сути своего естественного существования.

Тлалок. «Слабость империи»

Агамемнон не стремился поскорее увидеть Омниуса. Прожив на свете больше тысячи лет, генерал кимеков научился быть терпеливым.