Раб лампы - Марина Серова

Поняв таким образом, что его присутствие в бильярдной совершенно излишне, он присоединился к группе гостей, которой сам Бабкен Борисович, раскрасневшийся от застолья отец хозяина, решил показать дом. Собственноручно выступив в роли гида.

Важный пузатый гость с фамилией Пугачев (как оказалось, он был из соседнего города, из Самары) и его тень с диковинным именем Савва Николаевич также были в группе «экскурсантов».

Здесь же вились Вова Крамер и две или три его модели.

Забрели в тир, по совместительству являвшийся и кегельбаном. Маркарян взял в руки пистолет, водрузил на голову наушники и несколько раз выстрелил в мишень, висевшую примерно в тридцати метрах от него.

Результаты оказались неожиданными даже для него самого.

— А вы прилично стреляете, Гамлет Бабкенович, — проговорил Пугачев, рассматривая в бинокль пораженную Маркаряном мишень. — А что, Савва Николаевич, постоим за честь Самары, а?

Тот молча кивнул, взял в руки пистолет и, тщательно прицелившись, трижды выстрелил. Я не спускала с него глаз.

— Ну-с, Бабкен Борисович, потрудитесь посмотреть, — торжественно объявил Пугачев. — Как по заказу. Три из трех! Все в десяточку. Лучше, чем ваш сын. Но Гамлет Бабкенович для предпринимателя стреляет просто поразительно. Ничего не скажешь!

Бабкен Борисович помрачнел: вероятно, его сильно задело, что телохранитель заезжего бизнесмена оказался более классным стрелком, чем его сын. А сам Маркарян-младший качнул головой, и его взгляд медленно пополз по лицам столпившихся за его стеной гостей, на секунду остановился на бледном лице рыжеволосой модели, в ухо которой отчаянно заливал какую-то апокалиптическую чушь изрядно пьяный Вова Крамер, а затем его взор упал на меня. Какая-то губительная нерешительность промелькнула на властном лице Маркаряна, а твердая сардоническая складка губ дрогнула и распустилась в жалкой, кривой полуулыбке. Он качнулся вперед и, словно чувствуя на себе чей-то буравящий взгляд, негромко произнес, уже не смотря на меня, но таким тоном, что все поняли, кому адресованы эти короткие смятые слова:

— Ну что… может, ты… Женя.

— Э, щаз я тряхну стариной, — вдруг прогрохотал Вова Крамер, которого никто ни о чем не просил.

И, поставив на пол недопитую стопятидесятиграммовую бутылочку виски, двинулся к стойке тира. Маркарян задохнулся от неожиданности и открыл было рот, чтобы возразить представителю модельного агентства, но в этот момент кто-то выкрикнул тонким женским голоском:

— А покажи им, Вова! Помнится, как-то раз, когда с хозяином ездили, ты на охоте… мы с тобой неплохо уложили кабана. То есть…

— Это в-верно, — проговорил Крамер и, отодвинув попавшуюся на пути к тиру девицу со словами: «Уйди, старушка, я в печали», — взял в руки пистолет.

Маркарян-старший недоверчиво посмотрел, как пляшет в руках подвыпившего актера ствол, и выговорил:

— Ну попробуй. Только если не попадешь… Поставишь крест на многом, дорогой. Не люблю я проигрывать.

— Не говори под руку, Борисыч, — пробормотал Крамер и, вытянув вперед руки с зажатым в них пистолетом, внезапно застыл, как влитой. Дрожание его рук внезапно прекратилось, уступив место сосредоточенной, упругой окаменелости, за которой угадывалось напряжение натренированного, опытного стрелка. Стрелявший только что Савва Николаевич пристально посмотрел на Крамера и отвернулся…

Бах! бах! бах… — шесть выстрелов, следующих один за другим, почти без временного интервала, в ушах подвыпивших и непривычных к стрельбе гостей слились в один непрерывный лающий грохот.

Я, прищурившись, посмотрела на мишень, Бабкен Борисович тоже, и по его губам скользнула одобрительная кривая усмешка:

— Артист…

Крамер опустил пистолет и, тяжело привалившись боком к стойке, проговорил:

— Ну-ка… подгоните сюда мишень, чтобы и я мог поглядеть. Побыстгее, товагищи, побыстгее! — добавил он крикливым тенорком Владимира Ильича Ленина.

Мишень оказалась аккуратно прострелена в шести местах таким образом, что дырочки образовали четкий крест. Такой, который обычно носит на груди каждый православный христианин. Крамер довольно ухмылялся.

— Поставил крест, — сказал он. — Ты же сам просил, Бабкен Борисыч!

— Эй, святотатствуешь, Вова? — негромко произнесла я. — Не ожидала от тебя такого.

— Такого святотатства… или такой стрельбы? — съязвил Крамер.

Сергей Глебович Пугачев посмотрел на то, что «нарисовал» на мишени последний стрелок, и повернулся к допивающему бутылочку Крамеру.

— Н-да-а… впечатляет, — резюмировал он. — Ваша взяла, Гамлет Бабкенович. Мы проиграли честно. Ай да парень! Чему же это вас в модельных агентствах учат, хотел бы я знать?

— Звиняйте, дядьку, коли шо не так, — отозвался Вова быстрым украинским говорком, в очередной раз меняя манеру речи. — Я сегодня немного не в форме… наверно, съел чего-то не того…

Маркарян-младший беззвучно хохотал за его спиной.

После этого инцидента все дружно отправились в бассейн.

* * *

— Ниче бассейн, а? Шесть метров глубиной, по олимпийским стандартам. Здесь была спортивная база. Он ничуть не хуже центрального городского бассейна Тарасова. А мы его чрезвычайно удачно откупили. Впрочем, господа, все, что я показал, это так… ерунда. Теперь, как говорится, о главном, — сдержанно проговорил Бабкен Борисович, которого я уже называла про себя «Тенью отца Гамлета». — У нас имеется одна совершенно эксклюзивная достопримечательность. Как говорится, секрет фирмы. Показать, а, Гамлик?

— Покажи, — кивнул сын.

Мы сидели на берегу бассейна вокруг накрытых столиков пляжного типа, заставленных всеми мыслимыми роскошествами продуктово-питьевого фонда. Мы — это Маркарян, Пугачев, Савва Николаевич, еще четверо гостей, чьи имена не имеют значения, и несколько девушек из агентства Вовы Крамера.

Во главе столов сидел, разумеется, сам Бабкен Борисович с чуть ли не голой девицей на коленях. У него явно не было повода сетовать на отсутствие матушки именинника. Впрочем, как оказалось, Бабкен Борисович был мужчина свободный и уже двадцать лет находился в разводе, в связи с чем мог позволить себе известные вольности. Отец Маркаряна разглагольствовал, а я пила шампанское и время от времени поглядывала в сторону бассейна, на ровной бирюзовой глади которого качался огромный надувной понтон, на котором вповалку лежали Ашот Гургенович (черт знает что за охрана!), двое работников головного офиса Маркаряна, два каких-то их усатых родственника и с ними четыре девушки в ярких купальниках.

Компания пила пиво и хохотала.

На противоположном бортике бассейна в цветных шезлонгах развалились Вова Крамер и рыжеволосая девушка, которую звали Аней. Они забавлялись еще непринужденнее и изобретательнее, чем компания на понтоне: взяв по бутылке открытого шампанского, они зажимали пальцем горлышко и, встряхнув бутылку, направляли струи пенистого напитка в хохочущие физиономии друг друга. Периодически Крамер срывался со своего лежбища и, подскакивая к девушке, начинал облизывать сладкую липкую жидкость с ее влажного загорелого тела. Она смеялась и отталкивала его. Один из толчков привел к тому, что Вова упал в бассейн и был выловлен компанией на надувном понтоне. Он попытался было вырваться, но его не пускали. Крамер под хохот всего бассейна кричал голосом Ленина: «Агхибезобгазие, что твогят меньшевики и эта политическая пгоститутка Тгоцкий!» После этого он попытался было применить силу, но одним коротким неуловимым движениям ему завернули руку за спину и уложили носом в упругую красную резину понтона, а здоровенный Ашот схватил Вову за ноги и легко, как выловленную из реки рыбу, поднял вверх и швырнул обратно в воду.