Кольцо с тайной надписью - Валерия Вербинина

– Да ну его, – проворчала я.

– Она тоже тебе привет передает, – бодро отрапортовал Ласточкин в трубку. – Ну, пока. Если что наклюнется новое по делу, не забудь мне сказать. Ладно, отбой…

Капитан повесил трубку и хмуро поглядел на лежащий перед ним лист бумаги, на который он записывал приметы заинтересовавшего его незнакомца. Я слушала, ничего не понимая, но смутно чувствуя, что происходит нечто важное.

– Так, заплаты… Ясно. Кроме коричневого пиджака, во внешности субъекта есть что-нибудь запоминающееся? Типа шрамы там, родинки, очки…

– Во-во, – оживился Рыжиков. – Точно, очки на нем были.

– Что за очки? Давай подробнее.

– Да какие там подробности – солнцезащитные очки, чтобы глаза не слепило. Оправа пластмассовая, насколько помню.

– Какого цвета, не запомнил?

– Ну… Вроде как зеленая. Как бутылочное стекло.

Судя по всему, Рыжиков весь мир рассматривал сквозь призму бутылки. Почти все цвета напоминали ему о бутылочном стекле.

– Так, – протянул капитан. – Ну что ж, это уже кое-что. Где он держал колечко?

– Во внутреннем кармане.

Мой напарник покачал головой.

– И ты туда забрался? Ну и артист!

– Я думал, там у него деньги, – оправдывался воришка. – Знаете, многие люди в метро предпочитают деньги ближе к телу держать. Им и невдомек, что нам что сумка, что внутренний карман – все едино.

Ласточкин, хмурясь, просматривал список примет.

– Среднего роста, седой, на вид лет шестьдесят, коричневый пиджак, очки… Что-нибудь еще вспомнил? Может, он хромал или у него на руке шесть пальцев было?

– Ну вы и загнули, – обиделся воришка. – Да будь у него шесть пальцев, я бы нипочем к нему не подошел!

Да, все-таки верно говорят у нас на Руси: чужая душа – потемки, не стоит туда лезть – заблудишься.

– Значит, он вошел на станции, с которой есть переход на Кольцевую. А вышел где, ты не помнишь?

Рыжиков немного подумал.

– Я же вам сказал, мой участок – всего три станции… Когда я вышел, он остался в вагоне. Вот и все, что я знаю. А так я за ним не следил.

– Ладно, – вздохнул Ласточкин. – Что-то я сегодня добрый. Давай приметы людей, у которых потырил остальное добро. Хотя бы примерно.

Воришка заколебался, но делать было нечего, и он довольно неохотно перечислил, у кого что изъял.

– Значит, так, Семен, – сказал Ласточкин. – На первый раз я тебя отпускаю, потому что ты мне помог, но это не значит, что я забыл, чем ты занимаешься. Мой тебе совет – умерь аппетиты. И оставь свой телефон, ты мне понадобишься для опознания, когда мы того старика прихватим.

– А нельзя ли как-нибудь без этого? – спросил Рыжиков нервно. – Потому что – поймите меня правильно – я не стукач и быть им не хочу.

– Не бойся, – успокоил его Ласточкин. – Опознание будет неофициальное, это я тебе гарантирую. Давай телефон – и домашний, и номер мобильника.

Рыжиков продиктовал, после чего Ласточкин позвонил в адресное бюро и назвал пароль.

– Мне нужно проверить координаты одного человека. Рыжиков Семен Иванович… Живет в Долгопрудном. Что? Да, слушаю. А телефончик какой? Спасибо.

Ласточкин повесил трубку и поднял глаза.

– Все в порядке. Можешь идти. У тебя правда мать инвалид?

– Да, – подтвердил Рыжиков, поднимаясь с места.

– Пожалел бы ты ее, – сказал Ласточкин ему вслед.

Рыжиков пожал плечами.

– А что мне делать? Образования никакого, за честную работу гроши платят. Вот и приходится вертеться. Каждый делает, что может.

– Философ, – буркнул Ласточкин. – Ладно… Синеокова, открой товарищу дверь.

Я отперла замок, и Рыжиков благополучно покинул кабинет. Я поглядела, как он идет по коридору, шаркая ногами, и повернулась к Ласточкину.

– Паша, – начала я, – я надеюсь, что ты знал, что делаешь… Потому что, хоть убей меня, но я ничегошеньки не поняла.

– Иди сюда, – подозвал меня Ласточкин. – Возьми кольцо и погляди в лупу на его внутреннюю сторону.

Я сделала, как он велел. Сначала я ничего не заметила, но стоило мне чуть отвести лупу, и я увидела вязь букв на внутренней стороне кольца. Там красовалась какая-то надпись.

Повозившись с лупой и кольцом, я наконец сумела прочесть надпись. Она гласила:

Ларисе от Германа с любовью

Пока смерть не разлучит нас

И все. Это было все, но я уже начала понимать.

– Лариса и Герман Востриковы! – вырвалось у меня. – Ну конечно! И та банда похитителей людей, о которой сегодня говорили по радио… Его убили при передаче выкупа, а ее труп обнаружили только недавно. Паша, это то самое кольцо?

– Да. Оно было на ней, когда ее похитили, но на трупе его не оказалось.

– Вот это да! – только и могла сказать я.

– Ты понимаешь, что это такое? – проговорил Ласточкин, блестя глазами. – Это нить, Лиза! Та самая нить, потянув за которую можно распутать весь клубок! – Он забрал у меня кольцо и нетерпеливо мотнул головой. – Запри-ка дверь, чтобы нам не мешали.

– А… – только и смогла сказать я. – Хорошо.

Если вы хотите узнать, какие мысли были у меня в голове в тот момент, когда я запирала дверь, я должна вас разочаровать. Ничего я вам не скажу!

А вообще я, конечно, понимала, что речь пойдет вовсе не о том, что интересовало меня больше всего, а больше всего, как вы уже догадались, меня интересовал сам Паша.

– Какие будут предложения, Елизавета Владимировна? – деловито спросил мой напарник, непосредственный начальник и ангел-хранитель в одном флаконе.

– По кольцу? – на всякий случай уточнила я, потому что в голове у меня были самые разнообразные предложения, которые… Нет, для издания я эти фразы, пожалуй, вычеркну…

– Именно, – ответил Паша на мой вопрос.

Я мгновение подумала.

– Во-первых, известить коллег, которые ведут дело об этой банде, и…

– Не пойдет, – коротко ответил Ласточкин, и его лицо посуровело.

– Но почему? – беспомощно спросила я.

– Потому.

– А если поподробнее? – спросила я, без всякой задней мысли подстраиваясь под его тон.

– Синеокова, – вопросом на вопрос ответил капитан, – ты знаешь, в какое время мы живем?

– Знаю, – отозвалась я. – В двадцать первом веке.

– Мы живем во время, когда все продается и все покупается, – отрезал мой напарник. – Особенно легко продаются и покупаются люди. Ты все еще предлагаешь мне идти куда-то с моей находкой? Отдавать ее кому-то, кому я априори не могу доверять? Потому что – уж извини – из всех людей на свете я согласен доверять только себе и тебе. Больше – никому.