Осиное гнездо - Марина Серова

Чернов, однако, понял мои слова по-своему. Что, впрочем, вполне естественно.

— Я хочу предложить вам охрану, — сказал он, — после вашего рассказа о покушениях мне становится уже… как бы это сказать… беспокойно за вас.

— Я не нуждаюсь в охране, — отмахнулась я.

— Возможно, вы — нет, — жестко произнес Чернов, — а успех того дела, которое вы расследуете для меня, нуждается. Не спорьте. Я дам вам Ладушку. Он парень непростой, но умеет принимать решения и быстро выполнять их. На своем уровне, конечно.

Чернов ушел, а я, допив кофе и докурив сигарету, выглянула в кухонное окно.

Вова Прокопенко сидел на лавочке перед подъездом, пялился в мое окошко и болтал ногами, радостно улыбаясь во весь рот. Он помахал мне рукой, но я не обратила на это внимания. Зато я подумала, что если меня накрывают таким плотным колпаком, то не стоит оставлять в квартире ценные вещи. Я имела в виду пистолет и кассету с записью Вовиного хобби. Кассета мне была уже не нужна, но мне могла понадобиться свобода. Я прикинула, что вполне было бы реально поменять кассету на свободу.

И кстати, Вова мне еще остался бы должен, и никак иначе!

Вернувшись за стол, я решила поинтересоваться у гадальных костей, что день грядущий мне готовит.

Выпала очень миленькая комбинация:

1+21+25.

«Уменьшение ваших доходов связано с помощью другим людям».

У меня сразу же еще больше ухудшилось настроение. Неужели опять машину разобью?

Я грустно приняла душ, грустно оделась в любимом спортивном стиле и вышла из дома.

Вова-Ладушка, излучая радость и счастье, поднялся мне навстречу с лавочки и чуть ли не бросился мне на шею. Пришлось отстраниться, а то кто же его знает, вдруг бы бросился? И что мне тогда делать?

После обмена почти дружескими приветствиями я посоветовала ему держаться от меня подальше.

— Ваш брат, я имею в виду женщин, может меня не опасаться, — ухмыльнулся Вова, — фирма гарантирует.

— Я опасаюсь только того, что люди подумают, будто мы знакомы, — по-доброму улыбнулась я и направилась к своей «девятке».

Вспомнив гадание, я погладила ее по блестящему боку.

— Ну ничего, ничего, — проговорила я, — зато колонки новые куплю. Потом. Честное слово.

Сзади неслышно подошел Вова.

— Мадам, — сказал он, улыбаясь на этот раз неуверенно и даже заискивающе, — а если мне держаться от вас подальше, то как же я смогу вас везде сопровождать?

— Тебе дать денег на такси, малыш? — поняла я и запустила руку в сумочку. — А на мороженое не хочешь?

— А можно за те же деньги, но находиться в вашей машине? Я же получил команду от начальства…

Я поморщилась, почесала шею и внимательно осмотрела Вову сверху донизу.

— При одном условии, — согласилась я наконец с нелестным для меня предложением, — встречным мальчикам не улыбаться, воздушные поцелуи им не посылать…

— Все понял, понял, — Вова честно приложил ладони к груди, — я очень профессионально изображу вашего парня. Годится?

Я едва не сплюнула: во дурак-то, а говорит, что все понял!

Ничего ему не ответив, я запустила этого «моего парня» в салон: сама села за руль, еще раз вздохнула о будущих ранах моей несчастной «девятки» и поехала в магазин-салон «Детский мир».

«Детский мир» располагался в трехэтажном современном здании с эскалаторами, лестницами, входами-переходами и с прочими возможностями оторваться от любого хвоста. Кстати, «Детским» этот «мир» назывался исключительно по народной традиции.

Сейчас все здание было уставлено лотками и прилавками, предлагавшими все, что угодно. Было тут, конечно же, кое-что и для детей. Секция итальянских кожаных изделий, например, с великолепным выбором ремней на любой вкус и размер.

Оставив Вову самому решать задачку: выходить из машины за мной или нет, я, не оглядываясь, поднялась в «Детский мир» и побрела по секциям.

Вова-мерзавец поперся за мною следом. Он практически дышал мне в затылок, даже в том отделе, где продавались прокладки и прочие миленькие удобства.

Побродив еще часок по разным закоулкам магазина, напримерившись шляпок и блузок, я зашла в очередную примерочную с одной стороны, а вышла с другой.

После этого по служебной лестнице я спустилась в подвал, оттуда попала в подземный переход, ну а дальше — дело техники и вкуса.

Глубоко вздохнув, глядя на вывеску ресторана «Кураж», я вошла в знакомую мне арку.

Пока Вова Прокопенко продолжал бдительно торчать около примерочной кабины, я брела по сумрачным коридорам бестолкового здания.

Хорошо еще, что было утро, и поэтому встречные люди не шарахались от меня, а всего лишь провожали недоуменными взглядами. Было от чего недоумевать: идет приятная молодая дама и, сосредоточенно глядя перед собой, бормочет какую-то ахинею «туда, сюда, оттуда»…

Преодолев тридцать три поворота, я оказалась в очередном внутреннем дворике. Здесь располагалось несколько квартир, так как этот угол здания не представлял интереса для фирм: слишком уж замысловатые подходы.

Добравшись в конце пути до ржавой металлической двери, я постучала в эту дверь самым популярным и безотказным кодом: «„Спартак“ — чемпион».

Дверь не сразу, но все-таки распахнулась, и на меня глянуло заросшее бородой мужское лицо.

Врать людям и говорить всякую чушь не пришлось.

— Ты новая жаба? — с какой-то обреченной надеждой спросил этот персонаж.

Термин «жаба» в таких тусовках означает женщину свою в доску.

Я подумала и пожала плечами: я, конечно же, очень даже своя, но для себя и для своих.

Тяжко вздохнув, задумчивый абориген пожевал губами и, повернувшись, зашаркал внутрь помещения.

Я не стала возмущаться, что мне не предложили зайти, и проследовала за ним. Судя по его зрачкам, мужичок скорее всего был на дозе или обкурен, поэтому он и вел себя флегматично.

Квартира, в которую я попала, поднявшись вслед за бородатым по лестнице, была на вид явно нежилой и загаженной до самой последней степени. Бетон на полах, бетон на стенах. Кругом грязь, пыль, мусор.

Я осмотрела ужасную кухню, вонючий санузел и пошла дальше.

В единственной комнате этой квартиры, справа от санузла, на бесформенной куче драных матрацев уже восседал открывший мне дверь лохматый наркофлегмат. Дядечка точно находился под кайфом и был настроен лирически: он тренькал на гитаре и пел.

Утробным шепотом он выводил душераздирающие слова: «Помню, как сказал мне: чао, бамбино, синьорита»…

Ритм песенки при этом он отбивал стоящим на полу старинным чугунным утюгом, приподнимая его ступней, всунутой в ручку.