Что видела собака. Про первопроходцев, гениев второго плана, поздние таланты, а также другие истории - Малкольм Гладуэлл

Но даже то, что Лессиг осуждает как экстремизм интеллектуальной собственности, признает наличие у нее определенных границ. Соединенные Штаты не наложили вечный запрет на доступ к дешевым аналогам американских лекарственных препаратов. Развивающимся странам надо просто подождать, пока истечет срок действия патентов. Споры, разгоревшиеся между Лессигом и ярыми защитниками интеллектуальной собственности, ведутся преимущественно о том, где и когда следует проводить границу между правом копировать и правом защищать от копирования. Вопрос о том, следует ли вообще проводить такую границу, не поднимается.

Однако плагиат, как ни странно, другое дело. Этические правила, регулирующие степень приемлемости копирования одним писателем другого, еще более экстремальны, чем самая экстремальная позиция защитников интеллектуальной собственности. Мы каким-то образом постановили, что копирование применительно к литературе не приемлемо ни в коем случае. Не так давно профессор юриспруденции Лоуренс Трайб был обвинен в заимствовании у историка Генри Абрахама материала для своей книги 1985 года «Боже, храни этот почтенный суд» (God Save This Honorable Court). На чем основывалось обвинение? В разоблачительной статье, опубликованной в консервативном журнале Weekly Standard, Джозеф Боттам привел ряд примеров близких парафраз, но в качестве неопровержимой улики выступило одно заимствованное предложение: «Тафт публично выставил Питни "слабым звеном" суда, которому он не поручил бы вести дела». Вот и все. Четырнадцать слов.

Вскоре после знакомства с «Застывшими» я встретился с приятелем, работающим в музыкальной индустрии. Мы расположились в гостиной его квартиры в Верхнем Ист-Сайде, усевшись друг против друга в мягкие кресла, и начали слушать компакт-диски. Мой приятель поставил сначала «Angel» рэгги-исполнителя Шэгги, а потом «The Joker» группы Steve Miller Band и попросил внимательно прислушаться к сходству басовых партий. Потом он включил «Whole Lotta Love» группы Led Zeppelin и «You Need Love» Мадди Уотерса, чтобы показать, каким богатым источником вдохновения этот блюз послужил для Led Zeppelin. Он заставил меня слушать «Twice My Age», исполненную Шабба Рэнксом и Кристалл, и приторный поп-образец 1970-х «Seasons in the Sun» до тех пор, пока я не уловил в первой песне отголоски второй. Он поставил «Last Christmas» дуэта Wham! за которым последовала композиция Барри Манилоу «Can't Smile Without You», и объяснил, почему Манилоу мог бы очень удивиться, услышав эту песню. А потом «Joanna» команды Kool and the Gang, поскольку «Last Christmas» также является данью уважения Kool and the Gang, пусть и в другом отношении. «Этот звук присутствует у Nirvana, — заметил мой приятель. — Сначала мягкий, а потом громкий, взрывной, во многом на него повлияли Pixies. Но Курт Кобейн (автор песен и вокалист Nirvana) был настоящим гением и сумел наделить его собственным звучанием. A "Smells Like Teen Spirit"? (Он говорил о самой известной песне Nirvana.) Вот группа Boston и их "More Than a Feeling". — Он начал напевать мотив хита Boston, а потом сказал: — Услышав "Teen Spirit" впервые, я подумал: это же гитарный пассаж из "More Than a Feeling"! Но звучал он совершенно по-иному, ново, ярко, убедительно!»

Он поставил новый диск. Род Стюарт и его «Do Ya Think Vm Sexy», композиция, пользовавшаяся бешеной популярностью в 1970-е. У нее был великолепный, невероятно запоминающийся припев — наверное, миллионы американцев напевали эту мелодию в тот год, когда появилась песня. Затем последовала композиция «Taj Mahal» бразильского певца Жоржи Бен Жора, записанная несколькими годами раньше песни Рода Стюарта. В молодости мой приятель работал диджеем и в какой-то момент увлекся музыкой разных стран. «Тогда-то я на нее и наткнулся», — рассказал он. На его лице появилась озорная улыбка. Вступительные аккорды «Taj Mahal» звучали очень по-южноамерикански и были вовсе не похожи на то, что мы только что слушали. Но вдруг я услышал! Мелодия была настолько узнаваемой, что я даже рассмеялся. Это был припев из «Do Ya Think Vm Sexy» — почти нота в ноту. Может быть, Род Стюарт придумал эту фигуру независимо от Жоржи, поскольку сходство еще не является доказательством заимствования. А может быть, он был в Бразилии, услышал местную музыку, и она пришлась ему по душе.

У моего приятеля есть сотни подобных примеров. Мы могли бы часами сидеть в гостиной, изучая музыкальную генеалогию. Но злится ли он, когда находит очередной пример? Разумеется, нет. Он достаточно хорошо разбирается в музыке, чтобы понимать: свидетельства влияния — заимствования, видоизменения, переписывания — составляют самую суть творческого процесса. Понятное дело, копирование может зайти слишком далеко. Бывают случаи полного копирования одним артистом произведений другого, и оставлять их без внимания значило бы препятствовать настоящему творчеству. Но не меньшую опасность представляет и чрезмерное рвение в контролировании творческого процесса. Если бы Led Zeppelin не имели возможности черпать вдохновение из блюза, у нас не было бы «Whole Lotta Love». Если бы Курт Кобейн не услышал «More Than a Feeling» и не переработал особенно понравившуюся ему часть, у нас не было бы «Smells Like Teen Spirit», а ведь с точки зрения эволюции рока «Smells Like Teen Spirit» ушла на шаг дальше, чем «More Than a Feeling». Успешный музыкальный деятель должен разграничивать преобразовательное и производное заимствование, и именно этого разграничения, как я понял, недоставало в деле Брайони Лейвери. Да, она скопировала мою работу. Но никто не задался вопросом, почему она это сделала, что конкретно скопировала и не преследовала ли при этом некую значимую цель.

5

Брайони Лейвери навестила меня в начале октября. Стоял погожий субботний день. Мы встретились в моей квартире. Ей за пятьдесят; короткие взъерошенные белокурые волосы, светло-голубые глаза. Она была одета в джинсы и свободную зеленую рубашку. В ней чувствовалась растерянность. Накануне в Times появилась статья театрального критика Бена Брэнтли, в которой он нелестно отозвался о ее новой пьесе «Последняя Пасха». А ведь эта пьеса должна была стать ее триумфом. «Застывшие» номинировались на «Тони». «Последняя Пасха» открыла сезон небродвейских постановок. А сейчас?

Лейвери тяжело уселась за кухонный стол. «Меня просто разрывают эмоции, — промолвила она, нервно перебирая пальцами, словно хотела закурить. — Мне кажется, когда работаешь, пребываешь между абсолютной уверенностью и абсолютным сомнением, и у меня с избытком хватает и того и другого. Я была уверена, что после «Застывших» смогу написать еще что-нибудь толковое, но вся эта история заставила меня усомниться в себе. — Она подняла глаза. — Простите меня».

Лейвери пустилась в объяснения: «Когда я пишу, то почему-то зацикливаюсь на каких-то вещах. Я вырезаю статьи из газет, потому что истории или что-то в них меня привлекает, и мне кажется, что это подходит для сцены. Потом все начинает приобретать более плотную фактуру. Как будто загустевает суп. А потом постепенно формируется история, которая тоже имеет свою структуру. Я читала триллеры вроде "Молчания ягнят" о чертовски умных серийных убийцах, смотрела документальные фильмы о жертвах йоркширской пары Майры Хиндли и Йена Брейди. Их прозвали "вересковыми убийцами", они похищали детей. Мне казалось, убийство сложно считать чертовски умным поступком. Как раз наоборот. Нет ничего более банального, идиотского и деструктивного. Я видела интервью с теми, кто выжил, и больше всего меня поразило то, что они словно застыли во времени. Один из них сказал: "Я умею прощать, но если бы этот человек оказался сейчас передо мной, я не смог бы его простить. Я бы его убил". Эта фраза есть в "Застывших". Я много об этом думала. Затем моя мать легла в больницу на простую операцию, а хирург проколол ей матку и кишечник, и у нее начался перитонит, от которого она умерла».