С аквалангом в Антарктике - Михаил Владимирович Пропп

спокойно, делая медленные, ленивые движения. Если со стороны посмотреть на подводника, находящегося на большой глубине, может показаться, что он дремлет — так медленно он работает. Стоит сделать несколько резких, быстрых движений — и дыхание учащается, сразу ухудшается самочувствие, а восстановления на такой глубине почти не происходит. Если подводник работал только на небольших глубинах и попытается так же вести себя на глубине 40–50 метров, он подвергнется смертельной опасности. Когда-то я уже работал на такой глубине, но с тех пор прошло много времени, и теперь я должен был действовать особенно осторожно. Около минуты я спокойно лежал на дне, разглядывая морскую лилию, потом оттолкнулся от камней — лучи морских лилий закачались в воде — и переплыл к вертушке. Плавными, ленивыми движениями я остропил аппарат, продев капроновую веревку через стабилизаторы. Три раза дернул за веревку — сигнал «поднимайте наверх» — и отчетливо ощутил, что противоположный конец веревки свободен. Видимо, наверху ее почему-то отпустили. Некоторое время я раздумывал, как поступить; выходило, что придется подниматься, а мне еще хотелось осмотреть и собрать новых, необычных животных. Потом трижды дернул за страховочный конец. Под водой я пробыл недолго и, несмотря на довольно большую глубину, можно было выходить без выдержек. Пушкин начал меня вытаскивать, и вскоре я увидел второй конец ведущего к вертушке фала, он действительно свободно плавал в воде. Вылез в тесную лунку и подал Чиковскому конец веревки, идущей к прибору. Хотелось еще раз спуститься, но сначала нужно было вытащить вертушку. Даже общими усилиями Саши и Стефана, высоких и сильных мужчин, сделать это оказалось нелегко; тонкий капроновый фал растягивался, резал руки, а поднять сорокакилограммовый прибор нужно было на высоту четырнадцатиэтажного дома. Мне довольно долго пришлось сидеть в стороне, ожидая, когда вертушка будет вытащена.

Но вот лунка была свободна, и я снова планировал вниз, испытывая чувство невесомости и блаженного покоя; окружающий меня голубой мир казался каким-то нереальным. На этот раз я спланировал поближе к берегу и коснулся дна на глубине 32 метра. Все здесь было похоже на виденное глубже, но животных было поменьше. Тут тоже виднелись целые цветники морских лилий, грациозно изогнувших свои лучи в кристально чистой воде; они принадлежали по меньшей мере к трем различным видам. Особенно эффектны были крупные фиолетово-черные лилии, они резко отличались от обычных, лишенных пигмента и поэтому имевших белый или сероватый цвет. Скопления светло-пурпурных асцидий напоминали цветочные клумбы, дно было богато населено, скал не было видно под покровом гидроидов, губок, мягких кораллов. Рыбы, которых было довольно много, казались ручными, они лишь медленно сторонились, отплывая в стороны при моем приближении. Неожиданно на меня из-под камня уставились выразительные злые глаза на вытянутом длинном сером рыле: это был плугарь, хищная антарктическая рыба, внешне немного похожая на щуку. Плугарь выплыл из-под камня и направился прямо ко мне, перебирая в воде плавниками. Примерно в полутора метрах от меня он остановился, и некоторое время мы стояли друг против друга. Плугарь был около 40 сантиметров длиной и, видимо, решив, что я для него слишком крупная добыча, повернулся и медленно уплыл.

Я собирал образцы животных — многие были уже знакомы по предыдущим погружениям, но немало было и новых — и постепенно поднимался выше. На глубине около 25 метров губки и гидроиды сменились, как и у острова Строителей, зарослями мягких кораллов. Кое-где среди них виднелись очень крупные, до полуметра в диаметре, ярко-оранжевые морские звезды, таких нам еще не приходилось видеть. Звезды были вздутые, с пятью короткими и толстыми, необычайно правильными лучами.

Это случайное погружение оказалось очень приятным, а сборы интересными. Впрочем, на этом месте нам еще предстояло работать в конце нашего пребывания в Мирном.

Примерно неделю мы занимались главным образом количественными сборами, а затем стали включать другие, более интересные и приятные работы. Правда, каждый день по-прежнему собирали одну-две количественные пробы и на их разборку уходила львиная доля того времени, которое мы проводили за лабораторным столом, но сама разборка стала проходить быстрее и менее напряженно. Теперь мы собирали редких животных и, что занимало основную часть времени, выясняли количество крупных организмов на дне моря. Ясно, что крупные, но сравнительно редкие животные только случайно могут попасть в маленькую рамку количественного сбора. Если они все же попадают, их вес (биомасса) намного превышает вес всех других организмов и тем самым искажает правильную картину. Для учета таких животных мы применяли довольно простой способ. Водолаз укладывал на дно рамку, подсчитывал число крупных животных и записывал на пластинку из матовой пластмассы результат, перекладывал рамку и делал все сначала. Для обработки таких материалов применяли статистические методы — это давало возможность оценить точность результатов и выяснить некоторые особенности биологии донных животных. Эти погружения были интереснее, чем сбор количественных проб, так как нужно было тщательно осмотреть довольно большой участок дна, но в то же время они имели и недостатки. Точность математических методов быстро возрастает при увеличении числа рамок, значит, их нужно было сосчитать как можно больше за каждое погружение. Нежелательно и разбивать подсчет на два или три спуска — при этом страдает однородность материала. Сидеть под водой приходилось подолгу, и к концу спуска мы уже не чувствовали никакого удовольствия, правильнее сказать, мы не чувствовали вообще ничего, кроме холода. Несмотря на это, наше общее состояние внезапно и резко улучшилось, исчезла ужасная усталость к концу дня, мы были в прекрасной форме, чувствовали себя бодрыми и здоровыми. Процесс акклиматизации, видимо, шел вперед. Неожиданно мы перестали так резко ощущать холод под водой, почти незаметно продолжительность спусков стала расти и теперь составляла обычно 35–40 минут, столько же, сколько в условиях Крайнего Севера. Сперва почти в шутку, а потом все чаще и серьезнее, начали мы обсуждать проблему: а не перейти ли нам на четыре погружения в день. На Севере подобные намерения считались у нас нездоровой крайностью, но там времени было много, а здесь — в обрез, конца же работы не предвиделось. Правда, некоторые обстоятельства нас удерживали: мы хорошо знали, что рано или поздно потеряем форму. Даже очень здоровому и выносливому человеку с трудом даются постоянные погружения в тяжелых условиях, усталость после нескольких месяцев такой работы — неизбежное явление. Мы должны были позаботиться о том, чтобы сохранить высокую работоспособность на всю экспедицию. Что толку было бы, если бы мы напряженно спускались один-два месяца, а остальное время тянули работу через силу? Обсудив это, решили подождать еще неделю, чтобы получше акклиматизироваться.

Начали наблюдения