1812. Фатальный марш на Москву - Адам Замойский

21–22 мая Наполеон дал австрийцам эрцгерцога Карла двойную битву при Асперн-Эсслинге. Хотя технически столкновение закончилось победой французов, всюду в Европе результат восприняли как поражение. Наполеон понес личную утрату – погиб маршал Ланн, к тому же пришлось отзывать Лефевра на соединение с основной армией, что позволило восстанию в Тироле запылать с новой силой. Лозунгом стали слова «Бог и император», и враги Наполеона повсюду в Европе уже лихорадочно потирали руки, грезя новой Испанией.

В тот момент на сцене событий появился герцог Брауншвейг-Эльсский. Отец его подвергся постыдному разгрому при Ауэрштедте в 1806 г., а сам он стал заклятым врагом французов. Вельможа отправился в Вену, где ему выделили субсидии на сбор 20-тысячного «Легиона мести», силами которого герцог собирался освободить Северную Германию. Он скоро начал действовать, победил саксонцев под Циттау, 11 июня захватил Дрезден, а спустя десять дней и Лейпциг. 21 июля победитель двинулся дальше через Брауншвейг и Ганновер, однако особого воодушевления на местах не встречал и, в итоге, оказался вынужден искать спасения на борту британского линейного корабля в Балтийском море.

Тем временем Наполеон одержал бесспорную победу в решительном сражении при Ваграме, и Австрии пришлось подписывать Венский договор, по условиям которого она лишилась любых способов оказывать противодействие французам. Имидж страны как потенциального освободителя Германии пошатнулся, и она покорно склонилась перед наполеоновской системой. Франц был счастлив отделаться такой данью, как собственная любимая дочь, каковую преподнес «людоеду-корсиканцу», и австрийский народ приветствовал этот брак как счастливое событие.

Провал предприятия Австрии в значительной степени обусловило отсутствие поддержки со стороны России, а помимо всего прочего неспособность вовлечь в войну против французов Пруссию. Закоперщики общегерманского дела проявляли на данном поприще немало активности, и Вена находилась в тесных сношениях со Штейном, Харденбергом, Шарнхорстом и другими прусскими реформаторами, которые из кожи вон лезли, чтобы побудить Фридриха-Вильгельма объявить Франции войну. Но малодушный прусский король испытывал страх перед мощью французов и опасался, что «национальная» война может стоить ему трона. Он вообще задумался о целесообразности сопротивления завоевателю только тогда, когда Шилль маршем выступил в Вестфалию, а народное возбуждение достигло пика напряженности. Вот тут прусский монарх почувствовал, что рискует потерять престол, если не начнет войны.

По одному из пунктов Венского договора Францу предстояло изгнать всех французских эмигрантов, пьемонтцев и немцев из других государств, осевших в Австрии или поступивших на службу в ее войска. Ряд их, включая Карла фон Грольмана, прусского офицера, приехавшего воевать за Австрию, теперь отправлялись в Испанию, где могли вести свой персональный крестовый поход против наполеоновской Франции. Многие другие предпочли дорогу на Санкт-Петербург, уже протоптанную иными из немецких патриотов, уехавших было в Пруссию в надежде стать защитниками и спасителями Германии. После того, как обе страны – и Пруссия, и Австрия – дискредитировали себя, Александр начал превращаться в фактически единственную альтернативу. Он по-прежнему оставался союзником Наполеона, к тому же поступил как таковой, когда отправил войска создать угрозу Австрии в ходе последней войны. Однако царь сделал лишь минимум того, чего ожидал от него император французов. Снедаемые желанием, захваченные мечтами, многие из противников Наполеона и французского господства стали видеть в Александре этакого ангела-хранителя своего дела.

Одним, то есть одной из первых, кто разглядел в Александре исполнителя великой миссии еще в 1805 г., стала жена Фридриха-Вильгельма III, королева Луиза, назвавшая его «спустившимся на землю героем Шиллера». «В вас воплощено совершенство, – писала она царю, – надо узнать вас, чтобы узнать совершенство». Нельзя сказать, что сей порыв остался без вознаграждения. Возможно, как раз он-то и спас Пруссию от полного крушения в Тильзите. Однако Александр мало что мог сделать для королевы и ее несчастного мужа. В январе 1809 г. царь пригласил чету в Санкт-Петербург, где чествовал их и устраивал празднества, посылая тем самым четкий сигнал всем противникам Наполеона в Европе. Взаимное уважение между Александром и Луизой росло. Услышав о ее кончине в Пруссии в июле 1810 г., царь счел ее жертвой варварского притеснения Наполеона и отреагировал достойно – по-рыцарски. «Клянусь вам отомстить за ее смерть и добиться того, чтобы убийца заплатил за свое преступление», – сказал он, как считается, прусскому министру в Санкт-Петербурге{54}.

В качестве потенциального спасителя рассматривали Александра и другие униженные или лишенные вотчин монархи и вельможи, в том числе короли Франции, Сардинии, Обеих Сицилий, Испании, великий магистр Мальтийского ордена, целые стаи обездоленных немцев, равно как неисчислимые орды французских, пьемонтских, испанских и прочих эмигрантов.

Ничего не мешало также с ожиданием смотреть на царя даже тем, кто сильнее или слабее противодействовал в свое время «старому режиму». Многие немцы, возлагавшие надежды на Александра, являлись республиканцами или, по крайней мере, либеральными националистами, находившимися в конфликте с прусской монархией. Туда же можно отнести членов Тугендбунда и к тому же франкмасонов, в которых король Фридрих-Вильгельм видел опасных диверсантов. Среди испанцев и итальянцев, связывавших тогда многие чаяния с царем, попадались либералы-вольнодумцы, каковые в свое время еще окажутся закованными в железо их собственными монархами.

Среди других неожиданных членов этого клуба оказались французские либералы-оппоненты Наполеона, как те же Бенжамен Констан и мадам де Сталь. Пусть они с готовностью подписывались под всеми достижениями французской революции, но ненавидели императора французов за склонность к деспотизму и культурное высокомерие, проявляемые им в обращении с Европой. Опубликованный в 1807 г. и принятый публикой на ура роман мадам де Сталь «Коринна», излучал плохо замаскированную критику в отношении деяний французов в Италии, в то время как ее трактат о германской литературе, «De l’Allemagne», оказался столь откровенно нелицеприятным для Наполеона, что тот велел конфисковать первое издание.

Поведение его и проводимая им политика способствовали быстрой потере Наполеоном господства над сердцами и умами людей, каковое он с такой легкостью завоевывал в прежние годы, в то время как великий интернационал отчужденных по всей Европе собирался вместе исключительно из-за ненависти к императору французов. Даже Веллингтон начал уже рассматривать и позиционировать свою войну против Наполеона в Испании как часть некоего морального крестового похода{55}.

Ничего из вышеперечисленного пока не приносило ядовитых плодов, а положение Наполеона в Европе оставалось по-прежнему прочным. Он контролировал обширный imperium за счет уз верности помощников, начиная с коронованных братьев. Повсюду в Европе он насадил обязанную ему всем новую международную аристократию, представителям которой были пожалованы вотчины, оказавшиеся вакантными в результате медиатизации Священной Римской империи или приобретенные в ходе завоеваний. К 1812 г. в императорском альманахе значились четыре князя, тридцать герцогов, около четырех сотен графов и свыше тысячи баронов, не говоря уже о титулах, розданных Наполеоном членам собственной фамилии.