Изменники Рима - Саймон Скэрроу

Корбулона и отчитываться будет напрямую полководцу, прежде чем он будет отвечать передо мной, даже если он должен быть моим помощником. Придется присматривать за ним внимательно.

— Еще одна причина убедиться, чтобы я пошел с тобой, — настаивал Макрон. — Тебе нужно, чтобы я прикрыл твою задницу.

Катона тронула искренняя забота своего друга, и, по правде говоря, ничто не доставило бы ему большего удовольствия, чем то, что стойкий центурион присоединится к посольству. Но он уже подвергал риску свою жизнь и жизнь своих сопровождающих. Присутствие Макрона мало что изменит. А если дела пойдут плохо, то, по крайней мере, он сможет утешиться, зная, что Макрон останется в живых. Особенно теперь, когда он нашел Петронеллу. Если забрать его всего через два дня после свадьбы, это могло вызвать титаническую вспышку гнева у его жены. Это окончательно перевесило чашу весов Катона.

— Послушай, Макрон. Мне нужно, чтобы ты остался здесь. В когорте должен быть надежный человек, который возьмет командование на себя, пока меня не будет. Ты старший центурион, так что это твой долг. Командующему также нужны ты и остальные офицеры для обучения новобранцев, пополняющих ряды других отрядов. Так что береги ребят. Позаботься о своей жене и позаботься о Луции вместо меня. Я отлучусь не так уж надолго, но меня утешит то, что ты будешь вести дела здесь, в Тарсе. Кроме того, — он выдавил улыбку, — у звания есть свои преимущества. Корбулон приказал мне уйти, а теперь я приказываю тебе остаться, и на этом все.

Макрон выразил протест, но знал, что лучше не оспаривать приказ командира. Вместо этого он втянул воздух сквозь зубы. — Надеюсь, ты знаешь, что делаешь. Держи глаза открытыми, парень, и берегись этого Аполлония. Мне не нравится, то что я о нем услышал.

— Я буду. Я твердо намерен вернуться в целости и сохранности. — Катон кашлянул и вытянул шею к горшку на печи. — Что-нибудь осталось от этой каши?

— Тебе лучше попробовать, прежде чем Луций проснется. У этого мальчика на нее особенный аппетит. Ест как долбанный волк. Когда вырастет, он станет крепким парнем. Хорошим солдатом, как и его отец.

— Я позволю ему решить, что он хочет делать, когда придет время.

— О, да брось! — Макрон хлопнул себя ладонью по бедру. — Нет ничего лучше, чем жизнь в армии. Ты достаточно хорошо справлялся с этим.

Катон не был так уверен. Да, он добился повышения по службе и разбогател благодаря своей службе, но на его теле были многочисленные шрамы, и он никогда не сможет забыть то мрачное отчаяние, которое почти поглотило его во время их последнего похода в Армению. Воспоминания о том темном времени преследовали его. Если бы он мог уберечь своего сына от этого, он бы так и поступил. В то же время он был полон решимости, что Луций будет хозяином своей судьбы, независимо от того, выберет он военную карьеру или нет.

Их прервала Петронелла, когда она вошла на кухню, ведя Луция за руку. Мальчик зевал и выглядел сонным. Кассий вскочил и подбежал к нему, чтобы лизнуть.

— А вот и настоящий мужчина! — ухмыльнулся Макрон, взъерошив ребенку волосы, прежде чем взглянуть на жену. — Как сейчас себя чувствует моя любовь? Прощен ли я за то, что не смог исполнить твои самые сокровенные желания прошлой ночью?

— Нет, — коротко сказала она, а затем повернулась к Катону. — В дверях стоит мужчина. Он говорит, что ты купил себе раба.

Катон кивнул. — Это видимо Фламиний.

— Он выглядит способным не на многое. Худой и угрюмый.

— Но он служил в легионах. Он бы оказался в шахтах или на полях, если бы я его не выкупил. Ни один ветеран, попавший в тяжелую ситуацию, этого не заслуживает.

— А другие люди заслуживают, а? — бросила ему вызов Петронелла. — Хотя это твои деньги, хозяин Катон.

— Да, это так. — Он кивнул в сторону кастрюли на плите. — Спаси меня от этого.

Катон пошел в свою комнату и вытащил сейф из-под кровати. Взяв ключ с цепочки на шее, он открыл сундук и достал большой кожаный кошелек, набитый золотыми и серебряными монетами. Он подошел к входной двери и открыл ее. Сразу в помещение хлынул уличный свет и шум. Работорговец встал на нижней ступеньке и поклонился в знак приветствия.

— Трибун Катон, желаю вам доброго утра, господин. Как и было условлено, у меня есть твоя покупка со вчерашнего дня, — он повернулся и указал на Фламиния, стоящего позади него на улице, скрестив руки на груди и с суровым выражением лица.

— Хорошо, тогда заходи внутрь.

Работорговец отступил на шаг. — Есть, правда, небольшой вопрос по оплате, господин. Двести денариев и пять сестерциев за доставку.

— Плата за доставку?

— В самом деле, мой дорогой господин. Это услуга, которую я выполняю с минимальными затратами, так как я трачу свое время.

— Но невольничий рынок совсем рядом, — возразил Катон.

— Действительно, мой дорогой господин. Я считаю, что мои клиенты ценят личный подход, когда я доставляю их товары до двери и предлагаю любые советы, касающиеся права собственности на человека, о котором идет речь.

— Например, какие?

Работорговец быстро обдумал ответ. — Любые особые атрибуты, не оговоренные во время продажи. Или любые вопросы, касающиеся отношения к нему или здоровья раба, которые могут потребовать внимания.

— Я надеюсь, что ты не попытался продать мне больного раба.

Работорговец вознес руки. — О, дорогой господин, никогда бы и не помыслил о таком. Но болезнь приходит неожиданно. Или это могло быть скрыто от меня торговцем, у которого я купил свои товары. И, как я уверен, вы знаете, правовая ситуация в таких обстоятельствах позволяет покупателю осознавать все риски.

— Если ты продал мне больного раба, уверяю тебя, ситуация изменится как раз наоборот, и пусть уже продавец остерегается сопутствующих рисков… мой дорогой друг. Теперь деньги.

Работорговец отвязал крышку прочного кожаного мешочка, висевшего у него на шее, и Катон пересчитал монеты на сумму согласованной цены. Когда он стянул ремешки, чтобы закрыть сумочку, торговец слегка закашлялся.

— И стоимость доставки, пожалуйста, мой дорогой господин.

— Кажется, я мог не упомянуть и свою плату за прием, — ответил Катон. — Я обнаружил, что торговцы при доставке товаров в мой дом, ценят жест вежливости, когда я трачу свое время, чтобы принять их внутри, когда они решают доставить товары. Пять сестерциев.

Работорговец засмеялся, но увидев, что выражение лица Катона осталось неизменным, он фыркнул, попытался было заговорить, но передумал и махнул рукой в ​​знак прощания, повернулся и вышел на улицу, прежде чем поспешить прочь, не оглядываясь.

Катон