Прощай и будь любима - Адель Алексеева
Шрифт:
Интервал:
– Еще какие! Ведь грешная я!.. Вот ты-то – серьезная, умная, с парнями не имеешь дела, а я… У нас в техникуме девчонки знаешь какие были? Бедовые, но хи-итрые. Людка, бывало, наденет две-три пары трусов, когда на свидание идет, и он ничего с ней не сделает. А я… Тип у нас был, опытный ловелас… Уговаривал: у тебя, мол, фигура что надо, а состаришься – и нечего вспомнить, дай я тебя сфотографирую… Сперва снимал, а потом… Валька, не девушка я, понимаешь! – Она взглянула на подругу. – Ты меня презираешь, да?
– Что ты, что ты!
– А теперь вот Милан, лапочка, я так его люблю!.. Как же скажу ему? Или не говорить? Я кручусь перед ним так и этак, выделываю пируэты, но не приближаюсь. – Она ухватилась за новую спасительную мысль: – А может, все рассказать? Может, они за границей там по-другому смотрят?
– Ну, не знаю, по-моему, так же, как мы. Только, я думаю, лучше ничего ему не говорить, – неуверенно отвечала подруга, вспоминая особиста с противным носом. У нее было такое чувство, точно она кого-то предает. – Ведь вы поженитесь?
– Милан уже писал докладную командиру, но… не разрешают. Не знаю, ихние или наши.
«Должно быть, наши», – подумала Валя. И принялась уверять:
– Это с иностранцами браки запрещены, но Милан же из страны народной демократии! Значит, разрешат.
– Ты думаешь?
– Уверена!
В Гале была легкая беспечность. Ее глаза мгновенно наполнялись слезами и так же быстро высыхали, слезы не оставляли следа. Взглянула на часы и вскочила:
– Мне же пора на свидание с Миланчиком! Пока!
Галка убежала, а Валентина сидела и не могла двинуться с места. Что за очаровательная пара Милан и Галя! У него на губах всегда улыбка, у нее – оживление, искристость. Они порхают, словно веселые попугайчики в клетке… У Валентины такого и в помине нет. Она словно чем-то придавлена, как бы подморожена. Что же так давит? Любимая и властная мамочка, сверхисполнительный отец, чувство долга… Сгоряча поданное заявление в партию, а теперь – этот «особый отдел». И, конечно, какая-то чехарда в отношениях с Сашей.
А в это время Галя уже встретила Милана, потащила в дальний угол садика, и щебетала, щебетала. Однако Милан на этот раз был неулыбчив и рассказал что-то ужасное.
На похороны Сталина прибыли все секретари компартий стран народной демократии, и тут вдруг заболел Клемент Готвальд, президент Чехословакии и лидер чехословацкой компартии.
В глубине сада Милан открыл портфель, вытащил газету:
– Послушай, Галушка, что пишет один журналист, чех, я знал его. Какая патетика, сколько слов, но что за ними скрывается? И отчего ни слова о болезни товарища Готвальда? Слушай: «Мы живем в великую эпоху, в эпоху Сталина… На всем, о чем мы мечтаем, за что боремся, лежит печать его гения, его воли и мужества. Сталин был отцом всех людей труда… Но вот его не стало, опустилась ночь. И все же скоро взойдет солнце, ночь скорби сменится новым днем… На смену ночи капитализма придет светлый день коммунизма. И там вечно будет жить и улыбаться нам великий Сталин».
Галя подхватила последние слова – чуть не засмеялась:
– Улыбаться… будет… из гроба, да? Вот это да!
– Перестань! Я тебе говорю о болезни Готвальда, а ты…
Но в нее точно вселился бесенок.
– Ай-ай-ай! Заболел наш миленький Готвальд! Гриппом, да? – Она старалась отвлечь его от мрачных мыслей и пустила в ход и взгляд исподлобья, и улыбочки, и кудрявую головку. К тому же ее вдруг осенило: – А что, если… Миланчик пойдет в кремлевскую больницу, навестит дорогого Готвальда и… скажет, что есть два человечка, бедных, несчастных, которые любят друг друга, но им не дают пожениться?
Милан затолкал газету в портфель:
– Тебе все шутки… А вдруг с ним случится то же, что со Сталиным?
– Что ты! Так не бывает!
– А если?.. Ну все, мне пора, в восемнадцать ноль-ноль быть у командира.
…Ах, как проклинала себя Галя за то легкомысленное поведение! Если бы знать!.. Они расставались на час, на день, а получилось…
В тот же день стало известно, что через два дня после возвращения из Москвы с похорон Сталина Готвальд… скончался – и, кажется, все слушатели-чехи исчезли из академии.
Как она кусала локти, как жадно всматривалась в газеты, которые раньше никогда не читала! Даже ходила смотреть окна ТАСС, фотографии. Вот Вроцлавская площадь, тысячи людей… Вот крупный план: нет ли тут Милана? «Господи, подай весточку, позвони, приезжай!» Неужели это навсегда? Она мучилась своими «грехами», думала о пустяках, это казалось самым важным, а тут такие дела – он больше не вернется! Кто знает, что там происходит?
В июне Галю послали в колхоз, а там не было даже газет… Она теперь не засыпала без слез, казалось, на всем белом свете осталась одна.
Родителей у Гали не было. Ее отец был родом из Западной Белоруссии, которая до 1939 года входила в состав Польши. В 1939 году часть Польши отошла к СССР, и в том числе деревня, где жили братья Андрей и Василий. Андрей как раз женился на Галиной матери, они уехали, а дядя Василий остался в Польше. Сестра Галиной матери, у которой они стали жить, прежде была балериной, любила романтические истории, пережила несколько потрясающих романов… и не теряла веселости, – Галя унаследовала от нее оптимизм жаворонка.
Скоро Галин отец вступил в партию, устроился на завод и в письмах брату расхваливал новую родину. Василий решил на нее поглядеть, приехал в гости. Только потом, после его отъезда, отца арестовали, и жена его (что самое обидное) кричала: «У нас напрасно никого не сажают! Значит, ты виноват!». Но спустя месяц увели и ее…
Ничего этого не знала Валентина, но обо всем этом было известно в особом отделе. Однажды она подняла телефонную трубку и вновь услышала:
– Товарищ Левашова, вас вызывают в особый отдел.
Там ей и поведали про Галину биографию, добавив, что дядя Гали – пособник капитализма.
– Вы поняли? Так что ждем, ждем, товарищ Левашова.
– Но при чем тут Каленова? Она работает хорошо, учится, стенгазету делает, вообще хорошая комсомолка! – Валя защищалась, но чувствовала себя зверьком, загнанным в угол. Наконец (ей показалось это очень разумным) объяснила: что может быть общего у Гали и Милана, если он давно уехал к себе на родину!..
– Вернется, – мрачно опустив «сизый огурец», заметил особист. – Идите.
Кому скажешь? Валя постучалась этажом выше и все выложила Саше. Лицо его посуровело, так же как в прошлом году после возвращения со сборов где-то в далеких местах. Саша объяснил коротко:
– В следующий раз, если от тебя что-нибудь потребуют, – откажись. Мол, я не умею ничего скрывать, по лицу все можно прочитать. И поплакать можешь.
Говорил он ласково, поглаживал по плечу, однако… На другой день – опять обида.
Возвращаясь домой, миновав прежде красивую, но теперь облупленную церковь Петра и Павла, Валя залюбовалась домом напротив. Узкие окна, вертикальные рельефы, балкончики, по обыкновению взглянула на окна, где жил Саша, – и чуть не налетела на него самого.
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!