Слава и трагедия балтийского линкора - Никита Кузнецов

После возвращения из плена Н.Н. Коломейцов трудился в различных комиссиях, был произведен в капитаны 1-го ранга, в 1907—1908 гг. прошел обучение на Курсе военно-морских наук Николаевской морской академии. С января 1908 по ноябрь 1910 г. он на Балтике командовал яхтой (бывшим крейсером 2-го ранга) «Алмаз». И вот — срочное назначение на «Славу», один из двух находившихся на тот момент в строю сравнительно боеспособных линейных кораблей Балтийского флота.

В написанном в 1964 г. мемуарном очерке бывший мичман «Славы» Владимир Николаевич Янкович давал понять, что, зная о трудном характере Коломейцова и его «истории» на «Заре», ничего хорошего от этого назначения офицеры корабля не ждали[22]. Напротив, в данных в 1911 г. показаниях по поводу инцидента на «Славе» тот же Янкович писал: «…известие это было встречено с удовольствием, так как по слухам у большинства было мнение, что новый командир хороший моряк и храбрый офицер»{3}.

Очень интересно сравнить, как описывал первые шаги нового командира В.Н. Янкович в 1911 и 1964 гг. В публикуемых в этом сборнике позднейших мемуарах Владимир Николаевич вначале даст несколько идеализированную картину взаимоотношений офицеров и матросов корабля, настаивая, что именно это не поправилось сухому и официальному Коломейцову. Придуманная им работа по отдиранию краски в трюмных помещениях вызвала недовольство как матросов, так и офицеров. Офицеры по существовавшей на корабле традиции вышли на работы вместе с матросами, и это было воспринято командиром как демонстрация против него лично. С этого все и началось.

В показаниях 1911 г. В.Н. Янкович тему взаимоотношений офицеров и матросов и мнения на сей счет Н.Н. Коломейцова не затрагивает вовсе, как не писали о ней и другие участники событий (включая самого командира). Очевидно, за полвека ориентиры в голове автора воспоминаний сильно сместились. В 1911 г. ему все представлялось несколько иначе. Авария котлов стала для офицеров настоящей трагедией. Немного придя в себя, они решили в максимальной степени использовать время нахождения корабля в ремонте. В начале ноября 1910 г. и. д. старшего офицера старший лейтенант М.И. Смирнов провел совещание офицеров, на котором был составлен обстоятельный план занятий с нижними чинами всех специальностей. «Офицеры не ленились и решили всех матросов обучить морскому делу по программе учеников строевых унтер-офицеров, комендоры все время должны были практиковаться в стрельбе пулями, общее артиллерийское учение по боевой тревоге было рассматриваемо как главное учение»{4}. Расписание занятий 16 ноября 1910 г. было утверждено командиром и объявлено приказом по кораблю. Новый командир, однако, считал, что во время ремонта команду следует максимально занять работой. Ему не понравилось, что трюмы, междудонные отсеки и бортовые коридоры «Славы» были выкрашены свинцовым суриком, а не любезным его сердцу железным. В итоге в течение первых трех недель января вся команда зубилами отдирала прекрасно лежащий сурик, нанося неизбежный ущерб переборкам. Всякие учебные занятия были прерваны. «Могли в этой работе, часть которой безусловно была бесполезна, командир увидеть лень или противодействие со стороны офицеров? Я полагаю, что нет, потому что командир, не знавший, что у нас офицеры работают всегда со своими ротами, приказывал назначить 2 офицеров, чтобы они ходили смотреть за работой. На это старший офицер доложил, что на “Славе” принято, что все офицеры работают со своими частями команды»{5}. Напомню, что к 1964 г. В.Н. Янкович изменил свое мнение. А зря! В приказе командира от 21 января 1911 г., с выражением благодарности команде по поводу завершения работ, в частности, сказано: «От лица службы выражаю благодарность старшему офицеру старшему лейтенанту Смирнову, как главному руководителю всей работы. Господа офицеры, исполнявшие работы, показали, что они не боятся тяжелого и черного труда и переносили все невзгоды трюмной работы наравне с матросами. С такими работниками молено быть спокойным, что порученная им работа будет выполнена не только для смотрового щегольства, но также и для добросовестного сохранения корабля от ржавчины»{6}. Кто бы ни был прав в данном споре, мы видим то, что зафиксировано многими свидетелями — офицеры вовсе не были такими белоручками, какими их пытались представить в советские годы.

Между тем, покончив с суриком, новый командир устроил артиллерийское учение. Матросы, не тренировавшиеся два месяца в связи с аварией, началом работ в Тулоне и покраской внутренних помещений, не показали прежнего блеска. «По этому поводу командир высказал то, что сквозило в каждом шаге, т.е. что все, что есть на корабле, дурно, и в речи, сказанной артиллерийским унтер-офицерам, смысл был тот, что корабль рвань и никто ничего не делает. Приказано было заниматься только артиллерийскими учениями. Продлилось несколько дней. Было сделано шлюпочное учение, и начался новый период шлюпочных учений с эволюциями под веслами. Других учений в этот период не производилось. Естественно, что такой метод обучения корабля вызывал среди офицеров разговоры. Тяжело было видеть, что без всякой причины отметается то, что было полезно. Люди забывали все, чему их научили, и ничего взамен забытого не приобретали»{7}. По мнению В.Н. Янковича, такие постоянные сбои в судовой жизни привели к падению дисциплины в команде, появлению «нетчиков» при возвращении из увольнений, а также к нарушениям в караульной службе.

Ситуацию усугубило то, что корабль, находясь на территории завода (но не у стенки, а на мертвом якоре), почти месяц (в конце февраля—марте) был лишен электроэнергии. Конечно, в темноте контролировать матросов стало сложнее, равно как и занимать их полезной деятельностью. Это привело к возникновению на корабле революционного кружка, часть членов которого была арестована 21 марта 1911 г.

Однако еще до этого произошло событие, положившее начало конфликту командира со своими офицерами.

В январе 1911 г. Н.Н. Коломейцов пришел к убеждению, что следует сменить ревизора — лейтенанта С.М. Кавелина. Занять эту должность никто из офицеров не пожелал, и командир попросил Главный морской штаб прислать из России хорошо знакомого ему но предыдущей службе на «Алмазе» лейтенанта Михаила Константиновича Энгельгардта. Летом 1911 г., отвечая на вопросы но поводу случившегося инцидента, Коломейцов писал: «Энгельгарда я ранее знал только по службе его у меня на “Алмазе “. На войне он был на “Нахимове “, после войны ушел в запас, а затем снова поступил на службу, был рекомендован и представлен мне капитаном 2-го ранга Львовым как прекрасный офицер, в чем я и убедился на “Алмазе “, где он за время резерва исполнял все возложенные обязанности (офицеров было мало) от вахтенного начальника до старшего офицера включительно, вполне заслужил мое доверие как толковый, образованный и работящий офицер и джентльмен по рождению, воспитанию и взглядам на жизнь и службу. Уходя с “Алмаза “, я его представил к производству в лейтенанты, и очевидно, что когда мне понадобился ревизор — я не мог не вспомнить об нем, хотя знал, что раньше он ревизором не был (если не ошибаюсь). В кают-компании “Алмаза “ он уживался прекрасно»{8}.