Двенадцатая карта - Джеффри Дивер

Проходя мимо телефонной будки, он остановился, огляделся и, убедившись, что никто не смотрит, набрал номер. На автоответчике сразу раздался звуковой сигнал.

– Это я. С Женевой Сеттл возникла проблема. Узнай, в какую школу она ходит и где живет. Учится в Гарлеме – вот все, что я знаю. Ее фото я отправил тебе на ящик… Да, и еще: если сумеешь позаботиться о ней самостоятельно, получишь пятьдесят штук сверху. Как прослушаешь сообщение, сразу же отзвонись. Надо обсудить ситуацию.

Томпсон продиктовал номер таксофона, повесил трубку, вышел и, тихонько насвистывая, принялся ждать. Прежде чем он добрался до четвертого такта «Ты свет моей жизни» Стиви Уандера, в кабинке зазвонил телефон.

Райм посмотрел на Селлитто:

– Где Роланд?

– Белл? Он вывозил кого-то из города по программе защиты свидетелей, но уже должен был вернуться. Думаешь, надо его пригласить?

– Надо, – ответил Райм.

Селлитто позвонил детективу на мобильный, и по разговору Райм заключил, что Белл готов немедленно к ним выехать. Райм заметил, что Женева нахмурилась.

– Детектив Белл просто будет за тобой присматривать, пока мы со всем не разберемся… А теперь расскажи, если знаешь, в краже чего обвинили твоего предка Чарлза.

– В статье говорилось, то ли денег, то ли золота, то ли еще чего-то.

– Пропавшее золото… Интересно. Корысть – лучше мотива и не придумаешь.

– Твой дядя что-нибудь знает? – спросила Сакс.

– Мой дядя? Ах, ну да, он брат матери. Чарлз приходится мне родственником по отцовской линии, а отец знал совсем немного. Двоюродная бабушка отдала мне несколько писем Чарлза.

– Где они? – спросил Райм.

– Одно у меня с собой. – Девушка покопалась в сумочке и вынула письмо. – Остальные дома. Бабка говорила, у нее где-то может быть еще несколько коробок с вещами Чарлза, но не помнила, где их искать. – Женева смолкла, промеж бровей на темном округлом лице пролегли складки. Она повернулась к Сакс: – Можно кое о чем сказать? Вдруг вам пригодится?

– Выкладывай.

– Помню, в одном письме Чарлза упоминается о какой-то тайне.

– Вот как? – переспросила Сакс.

– Да, он пишет, что беспокоится из-за невозможности раскрыть правду. Иначе, мол, произойдет большое несчастье, трагедия.

– Возможно, он имел в виду кражу, – предположил Райм.

Женева напряглась.

– Ничего он не крал. Его просто подставили.

– Почему? – поинтересовался Райм.

Девушка пожала плечами.

– Вот, прочтите письмо.

Она протянула бумагу Райму, но тут же спохватилась и отдала письмо Мэлу Куперу.

Техник вложил письмо в сканер, и через минуту изящные рукописные строки девятнадцатого столетия появились на плоских мониторах двадцать первого.

Мистеру и миссис Уильям Додд

для миссис Вайолет Синглтон

Эссекс-Фарм-роуд

Харрисберг, Пенсильвания

14 июля 1863 года

Дорогая Вайолет!

До тебя наверняка доходили новости о тех ужасах, что творились в последнее время в Нью-Йорке. Спешу сообщить, что мир наконец восстановлен, хотя достался он немалой ценой.

Атмосфера царит напряженная. Сотни тысяч обездоленных до сих пор не оправились от последствий экономической паники, захлестнувших страну несколько лет назад. В «Трибьюн» сообщалось о бессовестных спекуляциях на фондовой бирже и безответственном кредитовании, приведших к тому, что мировые финансовые рынки «полопались как мыльные пузыри».

В такой атмосфере хватило и крохотной искорки, чтобы вспыхнули массовые беспорядки. Этой искрой послужил приказ о призыве в армию, который многие сочли вынужденной, но необходимой мерой в нашей борьбе против мятежных штатов. Тем не менее волна возмущения поднялась более мощная и губительная, чем можно было бы ожидать, а мы – цветные, аболиционисты и республиканцы – стали мишенью для ненависти в той же, если не в большей, мере, чем военная полиция на призывных пунктах.

Бунтовщики, в основном ирландцы, избивали цветных, громили конторы и дома. Я был в приюте для чернокожих сирот вместе с двумя учителями и управляющим, когда толпа подожгла здание. А ведь внутри находилось более двух сотен детей! С Божьей помощью нам удалось отвести всех малышей в ближайший полицейский участок, но, будь на то воля бунтовщиков, нас бы всех перебили.

Беспорядки продолжались весь день, а вечером начались суды Линча. Одного негра сначала повесили, потом подожгли тело, и вокруг в пьяном веселье плясала беснующаяся толпа. Это было ужасно!

Я бежал на север и сейчас нахожусь на нашей ферме, где отныне собираюсь учить детей в школе, возделывать сад и по мере сил способствовать освобождению нашего народа.

Дражайшая моя супруга, после столь ужасных событий жизнь представляется мне хрупкой и скоротечной, и, если ты решишься приехать, я желал бы вскорости вновь увидеть вас с сыном рядом. К сему прилагаю два билета и десять долларов на дорожные траты. Я встречу поезд в Нью-Джерси, а оттуда до фермы мы поднимемся по реке. Мы с тобой будем вместе преподавать, а Джошуа сможет продолжить обучение и подсобит нам с Джеймсом в производстве сидра и в лавке. Если в пути кто-нибудь станет интересоваться, кто вы такие и куда направляетесь, отвечай, что мы только присматриваем за фермой по поручению мистера Триллинга. Та ненависть, которую мне довелось увидеть в глазах бунтовщиков, заставила меня осознать, что покоя нам не дадут. Даже в нашей идиллической местности нас могут ждать поджоги, кражи, разбои, если станет известно, что хозяева фермы – негры.

Там, откуда я родом, меня держали в неволе и считали человеком только на три пятых. Я надеялся, что на Севере все будет иначе… Увы, это пока не так. Трагические события последних дней ясно дают понять, что ни тебя, ни меня – никого из цветных – пока не считают полноценными людьми, а значит, мы и впредь должны бороться за обретение целостности в глазах остальных.

Передай мои самые теплые пожелания своей сестре и Уильяму и, конечно, их детям. Скажи Джошуа, что я горжусь его успехами в географии.

Я живу ради того дня, и, дай Бог, он скоро наступит, когда снова увижу тебя и сына.

Ваш любящий

Чарлз

* * *

Женева вынула письмо из сканера, подняла глаза и пояснила:

– Бунты против призыва в 1863 году во время Гражданской войны. Самые разрушительные в истории США.

– Про тайну он не упоминает, – заметил Райм.

– Про тайну в другом письме. Это я вам показала, чтобы вы поняли, что никакой он не вор.

Райм нахмурился:

– Кража случилась… дай-ка сообразить… через пять лет после письма. Почему ты считаешь, что оно доказывает его невиновность?