Ренегаты - Сергей Волков

– Надо… разбежаться… – хриплю из последних сил. – Так хоть… хоть один…

Комод ревет, кажется, над самым ухом. Все, он нас догнал!

– Падай! – Костыль толкает меня в бок, я запинаюсь о ржавую железяку, торчащую из земли, и лечу кувырком. Автомат больно бьет ствольной коробкой по челюсти, контейнер – по затылку. Повернув голову, вижу, как разинувший пасть комод набегает на Костыля, тот резко выбрасывает руку, в воздухе мелькает что-то круглое, а затем мой напарник падает, прикрыв голову руками, и тут башка комода буквально разлетается на куски. Зверь по инерции делает еще несколько шагов, потом валится в лужу, заливая все вокруг темно-бордовой густой кровью.

С трудом поднимаюсь, трясу головой – в ушах звенит.

– Чем это ты его?

– Не ори. – Костыль, как всегда, спокоен. – Граната Ф-1. Лучшее средство против комодов.

Бормочу:

– Хрусть – и пополам…

Прихрамывая, подхожу к еще подергивающейся туше. Омерзительно пахнет свежей убоиной. Откуда-то появляются вездесущие мухи, начинают с жужжанием кружиться над зверем. Верхнюю челюсть комода практически оторвало взрывом, она вывернута зубами наружу, висит на лоскутах мышц.

Костыль поднимает с земли кривую ржавую трубу, одним сильным ударом выбивает клык, бросает мне:

– На, на память.

Клык длиной сантиметров двадцать пять, не меньше. Сую его под клапан рюкзака. Костыль, конечно, крут, ничего не скажешь. Убить комода в одиночку, да еще гранатой – это нужно уметь. Он сильно рисковал – разлет осколков у «феньки» под двести метров, его могло уложить на месте.

Достаю фляжку с водой, делаю пару глотков. Жарко.

– А ты зачем контейнер волок, дурень? – спрашивает Костыль беззлобно, но с подковыркой. – Бросил бы в сторону. Комод не ест ручные противотанковые гранатометы.

– А ты чего не подсказал, раз такой умный?

Костыль не знает, что ответить, и сопит, глядя в сторону. Один – один.

– Ладно, надо идти, – наконец бросает он и, не дожидаясь меня, начинает движение.

* * *

Оставшийся день проходит буднично – переход, привал, снова переход. Западная часть Ржавых болот полностью оправдывает свое название – здесь повсюду из зарослей торчат остовы машин и механизмов, то и дело попадаются какие-то постройки промышленного назначения, то ли заводские цеха, то ли объекты нефтеперерабатывающей инфраструктуры.

Все гнилое, ржавое, озера и лужи наполнены коричневой жижей. Пару раз видим обширные пустыри, на которых ничего не растет – земля тут отравлена неизвестно чем. На всякий случай обходим эти мертвые зоны стороной.

Ночуем в огромной цистерне, лежащей на боку посреди мелкого озерца. Горловина цистерны повернута набок, дождь сюда не попадает, и внутри сухо. Завтра к обеду мы должны оставить болота позади и выйти к железке.

После скудного завтрака, затянув рюкзак, киваю на контейнер.

– Мы что, так и попремся с этим дальше, на железку?

Костыль щурится, ковыряет ногтем стенку цистерны. Чешуйки ржавчины с тихим шорохом падают ему под ноги.

– Так и попремся… – говорит он наконец. – Время не ждет.

На главной площади Тангола было шумно. Люди стояли так плотно, что яблоку негде было упасть в буквальном смысле; брось его в толпу какой-нибудь малолетний или великовозрастный шалун-экспериментатор, оно так и осталось бы лежать на плече сталевара, масложима или токаря с темными подглазьями и въевшейся в поры кожи металлической пылью.

Толпа окружала выступающий эшафот, отлитый из чугуна более пятидесяти лет назад. Черный, украшенный узорами, аллегорическими фигурами, изображающими торжество правосудия, главный городской эшафот Тангола заслуженно входил в десятку самых знаменитых произведений искусства Великого Сургана. Его не портила даже большая гильотина с блестящим косым ножом, установленная прямо посредине металлического помоста. В конце концов, это же не садовый павильон и не беседка в парке, а крайне важное сооружение, способное ни много ни мало оказать влияние на ход мировой истории.

То, что люди, несмотря на единственный выходной день, пришли сюда, объяснялось просто: на площади Шести Столпов сегодня должно было свершиться правосудие. Безжалостный меч народного гнева неотвратимо обрушится на каждого, преступившего закон Великого Сургана, а тем более на подлых предателей и изменников, продавших Край Отцов за клондальское золото и аламейские земли.

Сегодня как раз такой случай, сегодня момент истины для когда-то верного сына Великого Сургана полковника Вустага Ллюра, командира отдельной разведывательно-истребительной «команды А». Впрочем, уже бывшего полковника и бывшего командира.

– Сколько лет таился! – переговаривались в толпе. – Вот ведь какая гадина! А прикидывался верным сыном Края Отцов!

– Бешеный пес!

– Гнида на теле Великого Сургана!

– Это все клондальцы, думают, им все можно!

– Слыхали, говорят, ему в Аламее посулили поместье на сто тарков и двести душ тилонов на веки вечные.

– Не, ну надо же, тварь какая! Тут работаешь с ночи до ночи, сил не жалеешь, пластаешься, детей месяцами не видишь, а эта скотина за нашими спинами… Да я ему глотку порву! Зубами!

– А в чем вина-то его, в чем вина? – вклинился в общий гомон одинокий старушечий голосок. – За что его, болезного?

– Болезного?! – взвился масложим, жаловавшийся, что месяцами не видит детей. – Да он, тварь, секретное оружие в руки врага отдал. Что смотришь, мать? Не веришь? В «Вестях Тангола» писали, да. Представь – твой сын сидит в танке, воюет за свободу и независимость Великого Сургана, а тут его р-раз! – и подпалили издали невидимыми лучами. И все, каюк ему, да.

– Великая Мать с тобой! – Старушка замахала на масложима руками. – Избави и помилуй, владычица небесная. Такие ты страсти говоришь, дорогой камрад, – не приведи Первый Кузнец.

– А все потому, что эта вот гнида, – масложим зло кивнул на эшафот, – продала секрет этого оружия нашим врагам, да. Вот такие дела, мать.

Старушка еще что-то хотела спросить, но ее слова заглушил слитный вой тысяч глоток. Толпа подалась вперед, напирая на частый строй полицейских. Те скрестили винтовки, блеснули на солнце начищенные штыки.

– Не напирать! Не напирать! – зычно покрикивал высокий жандармский офицер в каскетке.

– Веду-у-ут!! – прокатилось над толпой. Стая белых голубей заполошно метнулась прочь от площади и растаяла в высоком голубом небе.

Дверь в стене здания Министерства безопасности Великого Сургана, к которому примыкал эшафот, отворилась, и оттуда под конвоем трех жандармов в черных мундирах вышел бывший полковник Вустаг Ллюр, обряженный в серую арестантскую робу. На руках его поблескивали никелированные наручники, голову украшал черный Колпак Позора.