Неизвестные лики войны. Между жизнью и смертью - Олег Казаринов

В те годы Германия покрылась так называемыми «деревьями ужаса», чьи ветви прогибались под тяжестью десятков повешенных.

Каких только способов не придумывали для устрашения побеждённых!

Часто вниз по течению рек сплавлялись плоты с виселицами. В назидание. Они медленно плыли мимо деревень и городов, и исклёванные птицами трупы покачивались в такт волнам. Вынимать тела из петель и предавать их земле запрещалось под страхом смерти.

Когда-то кому-то показалось слишком милосердным четвертование. И пленных стали разрывать на части. Жуткое зрелище было оценено, «взято на вооружение» и прижилось в веках.

Обречённого привязывали за ноги к вершинам двух наклонённых деревьев и затем разрезали соединявшую вершины верёвку. Упругие стволы с силой распрямлялись, и…

Горят костры, вокруг них сидят пикинёры, рейтары, мушкетёры. Играют в кости, пьют вино, что-то жарят на вертелах. Небритые лица, свалявшиеся патлы волос, многолетняя грязь под ногтями. Пики и мушкеты составлены в ко́злы. В стороне — повозки, шатры, барабаны. Грубый смех, ругань, непристойные песни. И рядом, на дереве, висит бесформенный кусок мяса, некогда бывший человеческим телом.

Картина напоминает сцену Апокалипсиса.

Это «тоже» война.

Уцелевшие жители крестятся, жмутся к своим домикам, которые в любой момент могут быть преданы огню, боятся громко разговаривать и лишний раз попадать солдатам на глаза.

Ах, как приятно внушать ужас и ощущать власть над жизнями! Можешь убить по прихоти, можешь напугать до обморочного состояния, до унизительной мольбы ползающего на коленях человека, делая вид, что собираешься его убить. А можешь просто «милостиво» пнуть сапогом в живот.

Жаль только, что этим потом не похвастаешься перед своей любимой женщиной, об этом не расскажешь во всех подробностях своим детям и внукам. Если выживешь, не погибнешь в бою, не будешь сам обезглавлен, оскоплён, повешен.

Но смерть на войне может подстеречь в любой момент. Её ожидание обесценивает всё.

А если своя собственная жизнь больше не стоит ни гроша, то чужая — тем более. Поэтому надо успеть насладиться «божественной» силой — Бог жизнь дал, а я взял! Отвести душу после пережитых опасностей и испытанного страха. Отомстить за голод, лишения, трудности похода, погибших товарищей. Отомстить «впрок» за самого себя. Как знать, не сегодня-завтра и твои ноги вот так же будут привязывать к двум пригнутым к земле берёзкам.

Спустя сотни лет, во второй половине XX века, вьетнамская газета «Тинь луан» сформулировала смысл «философии отдохновения воина»: «Позади и впереди нас мрак. Мы живём сегодняшним днём и берём от жизни всё. А завтра? Не всё ли равно!»

И людей, попавших в руки «отдыхающих» солдат, разрывали на части. Деревьями. Лошадьми. Позднее — танками.

И подвешивали крюком за ребро. Особым садизмом отличались подобные казни женщин. Им прорезывали груди и, продев в раны верёвки, подвешивали на перекладинах. (Подобные казни женщин применялись и в 1980 году при массовых расправах в Ираке над восставшими курдами.)

Не отставало в злодеяниях и наше христолюбивое, православное воинство.

После взятия Новгорода Иван Грозный велел поджигать сдавшихся на милость царских войск людей специальным горючим составом («пожаром»), а затем их, опалённых и измученных, привязывать к саням и пускать лошадей вскачь. «Тела волочились по мёрзлой земле, оставляя кровавые полосы. Затем их сбрасывали с моста в Волхов. Женщинам скручивали назад руки и ноги, привязывали к ним детей и тоже бросали в студёную реку. А там на лодках плавали опричники, которые добивали тех, кто всплывал, баграми и топорами».

Известно, что Пётр Первый, когда вешал стрельцов и рубил им головы, по примеру Ивана Грозного, приказывал своим приближённым выступать в роли палачей. Это было что-то вроде проверки на преданность.

Но обезглавливание только на первый взгляд кажется лёгкой смертью. «Гуманной» казнью. Для непрофессионала это не такая простая задача. Сила и точность смертельного удара требуют навыков.

Большевики во время Гражданской войны тоже рубили головы. И применяли для этого шашки. Вот, например, как это происходило.

Казня в 1918 году в Пятигорске генерала Добровольческой армии Рузского и других заложников, «палачи приказывали своим жертвам становиться на колени и вытягивать шеи. Вслед за этим наносились удары шашками. Среди палачей были и неумелые, которые не могли нанести удар с одного взмаха, и тогда заложника ударяли раз по пяти, а то и больше. Рузского рубил „кинжалом“ сам Атарбеков — руководитель ЧК. Другим рубили сначала руки и ноги, а потом уже головы».

Во времена Великой французской революции за один раз казнили 60 и более человек. Ежедневно. По нескольку раз в день. Повсеместно. Даже опытным палачам, работающим вручную, это было не под силу. Да и палачей не хватало.

И тогда депутат Национального собрания доктор Жозеф Гильотен изобрёл специальную машину для казни. Гильотину. Принцип действия её известен: голова приговорённого отсекается тяжёлым косым ножом, падающим с высоты по двум направляющим опорам, и катится в корзину. На революционном жаргоне это называлось «чихнуть в мешок».

5 сентября 1793 года можно считать началом систематически организованного террора и ужаса. Конвент организовал своеобразную ЧК — целую армию под командованием Шарля Ронсена, насчитывающую 6000 человек и 1200 артиллеристов, снабжённую переносными трибунами и эшафотами, чтобы смести с лица земли всех контрреволюционеров. Армия выступила в карательный поход, имея в своём обозе портативные гильотины. (Кстати, гильотины использовались во многих тюрьмах нацистской Германии. Но их применение объяснялось не заботой об уставших палачах, а данью символике устрашения.)

Французские города, оказавшиеся в руках монархистов, декретом Конвента осуждались на разрушение. На лугу около Анжера 2700 человек было расстреляно картечью. В Лионе ежедневно расстреливалось картечью более двухсот человек. Министр полиции Фуше писал Конвенту: «Слёзы радости текут по моим щекам, затопляя душу Сегодня вечером мы поставили под картечь двести тридцать мятежников».

Мы настолько привыкли читать и слышать о расстрелах, видеть их в художественных фильмах, что само упоминание этого вида казни уже не вызывает в нас никаких эмоций.

Война умеет хорошо маскировать свои злодеяния.

Ритуал расстрела кажется нам простым и обыденным. Зрелище не завораживает своей пугающей экзотичностью, словно мы ожидаем увидеть цирковое шоу. Но нас ожидает сплошное разочарование. Это же не подвешивание за ребро и не сожжение заживо, правда?

Но и расстрелы иногда поражают своими жестокими результатами.

В отчётах времён Гражданской войны в России сообщается: «Иногда стрельба неудачна. С одного выстрела человек падает, но не умирает. Тогда в него выпускают ряд пуль: наступая на лежащего, бьют в упор в голову или грудь». «При расстреле Р. Олеховской 7 пуль попало в голову и грудь, но тело ещё трепетало. Тогда Кудрявцев, бывший прапорщик, ставший коммунистом, взял её за горло, разорвал кофточку и стал крутить и мять шейные хрящи».