Нора Вебстер - Колм Тойбин

А Нора, и Джим, и Маргарет сидели у его койки, отгороженной ширмой от других пациентов и их посетителей, чтобы тем не было видно. Но им было слышно. А когда пришли отец Куэйд из дома священника и сестра Томас из обители Святого Иоанна, они услышали тоже. Нора и Маргарет держали Мориса за руки, и говорили с ним, и утешали, и обнадеживали, и обещали, что он поправится, но обе знали, что боль не уймется до самой его смерти.

Смерть, однако, не шла. А Морису было так больно, что ловить его за руку, когда он тянулся к чему-то, бывало почти опасно, так крепко он впивался. Нора подумала, что в те часы он был живее, чем когда-либо прежде, — желания, паника, страх и боль пылали в нем, обращая его в рычащего зверя, и его слышали уже не только в палате и коридоре, но и в приемном покое.

Нора подумала, что работа в такой маленькой больнице — лекарне, которую скоро закроют, — наверняка не была воплощением студенческих мечтаний того доктора. Похоже, он был единственным там врачом — вел приемы, дежурил ночами, а потому найти его удавалось не часто. Его не могла не угнетать работа в сельской глуши, без хирургической палаты и отдельного кабинета, без специалистов-кардиологов и профессуры, за которыми тянется свита из студентов. Этот молодой доктор ничего не знал о боли и смерти, Нора припомнила, что он разговаривал с нею так, будто она отнимает время у крайне занятого человека. Ненависть к нему снова захлестнула ее, и это чувство принесло странное наслаждение, пока она шла под начинавшимся дождем.

А дождь зарядил всерьез, и Нору нагнал автомобиль — Кэтрин приехала за ней. На переднем сиденье устроился Донал, он вылез, уступая ей место. Придерживая дверцу, он ухмылялся, будто был с Норой в сговоре. Она впервые за многие месяцы видела его улыбающимся и после только об этом и думала, пока они в молчании катили домой.

Кэтрин ввела ее в дом, как ребенка, который не послушал совета умных людей.

— Погибли твои туфли, — сказала она.

— Ничего, высохнут.

Нора переоделась и нашла припасенный роман. Спустившись на цыпочках по лестнице, она отправилась не в кухню, а в гостиную. Комната была полна картин, китайского фарфора и ламп, доставшихся Марку по наследству. Мебель тоже принадлежала не одному поколению его родственников, и мастер из Дублина недавно сменил обивку. Поскольку этой комнатой пользовались редко, Нора решила, что, сидя здесь, да еще в домашней затрапезной одежде, да еще праздно, с книгой, она раздосадует Кэтрин, которая хлопотала в кухне. Нора взяла стул и положила на него ноги. Она пожалела, что еще не начала читать книгу — могла бы сразу погрузиться с головой. В конце концов она ее отложила, откинула голову и закрыла глаза. Она вызвала в памяти улыбающееся лицо Донала, когда тот придерживал дверцу машины, и представила, что сказала ему Кэтрин, когда они поехали ее искать. Слова Кэтрин, а скорее, ее досадливое молчание или сердитый тон развеселили Донала, а мысль об этом развлекла теперь и Нору.

Нора знала, что Кэтрин непременно позвонит Уне, хотя сестра, унаследовавшая от матери толику скупости, не любила тратиться на междугородные звонки, особенно те, что наверняка затянутся, а с этим так и случится. Кэтрин примется расписывать, как грубо повела себя Нора с ее подругой Дилли Галпин, по сути откровенно ее высмеяв, а также то, как она сумасбродно поперлась гулять под дождем и пришлось ее выручать, а после, уже в доме, положила ноги на только-только отреставрированный стул. Уна, конечно, будет слушать сочувственно.

К часу дня порядок в кухне восстановился. Нора видела, что Кэтрин любит свою кухню и с явным удовольствием стоит у плиты, или накрывает на стол, или разговаривает со всяк входящим, включая двоих работников Марка. Она расстелила на кухонном столе “Айриш индепендент” и между делами прочитывала статью, хотя ни разу не присела. Нора же сидела за столом и пыталась проявить интерес к болтовне подоспевших детей Кэтрин. Конор сказал ей, что Донал нашел шахматы и обучает игре кузена.

Кэтрин принялась готовить обед и теперь сновала между кладовкой и кухней. Нора подумала, не предложить ли помочь, но вместо этого рассеянно взялась за газету. С того момента, как Морис отбыл в больницу, она вообще перестала покупать газеты, но сейчас подумала, что стоит выписать “Айриш таймс”. Издание, конечно, протестантское, но статьи поосновательней и, на ее взгляд, написаны лучше, чем в других. С “Айриш таймс” было связано и кое-что посерьезнее; но придется прятать газету от Джима и Маргарет, поскольку они тоже выписывают “Айриш пресс” и обязательно сочтут, что она зря тратит деньги.

Пришел Марк, и атмосфера переменилась. Едва сняв кепи, он дал понять, что именно этого ждал все утро — не только еды, но и общества. С ним было легко, и Нора теперь это оценила. Она не знала, откуда в нем такая непринужденность, — возможно, оттого, что он в этом доме вырос и всегда знал, что унаследует ферму, но Нора подумала, что этого мало, ведь хорошие манеры он наверняка демонстрирует не только дома. В похожих обстоятельствах Морис бы обязательно чем-то занялся, читал бы журнал, смотрел новости или взялся за книгу; он часто сетовал на шум, который поднимали дети, хотя свои претензии высказывал добродушно, и его слова никто не воспринимал всерьез, а меньше всего — сами дети.

При Марке и Кэтрин постепенно переменилась. Ей было интересно все, о чем он говорил; она задавала ему толковые вопросы. Она уже не суетилась и не хваталась за два дела сразу. Дети накрыли на стол, и даже Нора порадовалась тому, что она здесь и может развеяться. Она осознала, что чуть ли не впервые случившееся не давит бременем — во всяком случае, таким тяжким. Обыденные разговоры Марка и Кэтрин словно сняли с нее груз, она будто выдохнула застоявшийся воздух и теперь просто сидела — без мыслей и без чувств. Она и не знала, что такое состояние возможно, и гадала, как долго оно продлится.

Днем Кэтрин захотела поехать в Килкенни, но Нора отказалась.

— Я лучше посижу тут одна и почитаю.

— По мне, так весьма разумно, — заметил Марк. — Припарковаться в Килкенни в субботу — затея безнадежная.

— Нужно кое-что купить, — возразила Кэтрин, — и мы не задержимся, а детей уложим пораньше и потом посидим спокойно.

Нора увидела, что ее слова встревожили Донала. Как и она, он никуда не хотел ехать. Вдобавок он вовсе не рвался укладываться пораньше. Обычно в неприятной ситуации он опускал глаза, потом вскидывал их и затравленно глядел на всех подряд и снова прятал взгляд.

— Донал останется со мной, — сказала Нора.

Но Донал даже не взглянул на нее. Перспектива поехать с кузенами и тетей в Килкенни, а после рано лечь спать произвела на него столь сильное впечатление, что он не сразу восстановил душевное равновесие. Наконец договорились, что один из кузенов останется играть с ним в шахматы, а остальные, включая Конора, поедут в Килкенни.

— Знаешь, меня и бешеным конем не затащить в Килкенни, — признался Норе Марк. — Я катаюсь туда дважды в год повидаться с бухгалтером и уже готов ему платить, чтобы он приезжал ко мне, а я туда — ни ногой. Ничего не имею против Томастауна или Каллана, но в Килкенни есть нечто особенное. Слишком много магазинов. Слишком много покупателей. Не продохнуть от шапочных знакомых. Но она все никак не насытится. — Он кивнул в сторону Кэтрин, которая красила губы. — А если не Килкенни, то Дублин. Я не настолько уж против Дублина, особенно по четвергам, хотя наслышан, что там не так тихо, как раньше.