Путешествие мясника. Роман о семейной жизни, мясе и одержимости - Джули Пауэлл

Я непременно сделаю это немного позже, а пока мне надо вырезать толстые сухожилия из голяшки — она пойдет на фарш. Я молча работаю, и в моей глупой, склонной к ностальгии голове крутятся слова совсем не той песни, что сейчас звучит из айпода, а старого хита девяносто седьмого года, который я как-то в шутку назвала саундтреком Д.: «Я не хочу сводить тебя с ума. Хотя на самом деле я хочу. Признаюсь честно, у меня большие планы на тебя».

Мне нравится, что за столом мы то работаем в тишине, то начинаем короткий оживленный разговор, то опять погружаемся в сосредоточенное молчание. Это создает особый рабочий ритм и ощущение комфорта, возможное только в сплоченной, приятной тебе компании. Но в конце дня, после того как я снимаю свою кожаную пастушескую шляпу, отмываю в раковине ножи и солью отдраиваю стол, это ощущение мира и комфорта пропадает. Я выхожу на улицу, и тоска снова обрушивается на меня, как тяжелый железный лист.

— Джуль, иди выпей с нами пива. Называется «Материнское молоко». Это местное. У нас тут еще полбочонка, и требуется помощь.

Я сижу с Джессом, Эроном и Джошем в задней комнате и пью пиво, гораздо более темное и горькое, чем то, к которому привыкла. Мы болтаем о том о сем, ничего серьезного: уход за усами, предстоящие в скором времени президентские выборы. Хуану тоже налили стакан, но он пока не может к нам присоединиться. Ему еще надо вымыть посуду, разобрать и очистить ленточную пилу и мясорубку — словом, спать еще не скоро. Мне тоже, хотя и по другой причине.

— Джуль, а ты знаешь, что в Париже у мясников есть свой собственный, особый язык?

— Какой такой язык?

— Ну, вроде сленг. Как эта детская игра — «поросячья латынь». Они меняют местами слоги и могут с чистой душой посылать покупателей куда подальше.

Джош пятерней расчесывает свои длинные рыжие волосы и заново заплетает косичку.

— А как будет «Отвали, гондон!»?

— Надо посмотреть.

— А слово «чокнутая» у них есть? — спрашиваю я, с тоской думая о предстоящем долгом вечере.

— Должно быть, я уверен. По-моему, у нас намечается новая кличка.

Я могла бы пригласить любого из этих славных парней зайти со мной в соседний бар и выпить еще за компанию, но почему-то этого не делаю. Я ухожу после всего одного стакана. Магазин закрывается. Я иду к машине.

Единственное место, где я сейчас чувствую себя в полной безопасности, — это лавка. Едва я сажусь за руль, как раздается телефонный звонок.

— Я задам тебе только один вопрос. Ты с ним все еще встречаешься?

— Что? Нет! Нет… Я даже не разговариваю с ним! Он не… — Я замолкаю, потому что не могу рассказать Эрику, что Д. не хочет разговаривать со мной и это разрывает мне сердце. — С чего ты взял?

— А знаешь что? Забудь! Я все равно не поверю, что бы ты ни сказала. Не хочу знать.

— Но я ведь не сделала ничего… Прости меня. Прости.

У нас с Эриком не было секса вот уже несколько месяцев. И хотя Д. меня бросил, хотя за несколько последних недель я не обменялась с ним ни словом, потому что он не желает отвечать на мои отчаянные электронные мольбы, он все еще здесь, со мной, никуда не делся, живет в моей квартире. Эрик ко мне не прикасается. А я не могу заставить себя прикоснуться к нему. Беда в том, что сама его любовь и нежность мучительны для меня. И, если я буду спать с ним — спать, в смысле трахаться, а не просто лежать в одной кровати, это мы и так делаем каждую ночь, которую я провожу дома, — он обо всем непременно догадается. И эта новость убьет его. Я знаю, потому что она уже убивает меня. Ужасно признаваться в таком даже самой себе. Это знание гложет меня изнутри.

Но я все еще чего-то жду и чего-то хочу и никак не могу остановиться. Это как будто в подвале, в полной темноте шаришь рукой по стенам, но вместо выключателя натыкаешься только на холодные, влажные кирпичи и паутину. И дело даже не в Д. Хотя, возможно, и в нем. Я и сама толком не знаю. Потому что, конечно, я мечтаю о том, как мы помиримся и он опять позовет меня к себе в постель, но мечтать об этом слишком больно. Невыносимо больно, и я все чаще вспоминаю, что единственное надежное средство на время избавиться от головной боли — это изо всех сил прищемить себе пальцы ящиком кухонного шкафа.

Многие люди любят поиграть в легкую форму «господства-подчинения». Ничего особенного в этом нет. Я всегда испытывала к теме подчинения некоторый академический интерес. Но когда мы с Эриком немного поэкспериментировали в этом направлении, то на практике все получалось как-то ужасно глупо. Я решила, что это одно из тех желаний, которые лучше не воплощать в жизнь. А потом появился Д.:

— Пошли ко мне.

Я помню, как в первый раз поняла, что это неизбежно. Все произошло у входа в закусочную на углу Двенадцатой и Университетской площади, ноябрьским днем две тысячи четвертого года. Ланч прошел во вполне дружеской обстановке, но в конце что-то изменилось. Теперь нам предстояло разойтись в разные стороны: я и так слишком долго отсутствовала дома.

— Я приду завтра. Обещаю. Сегодня никак не могу. Мне еще надо погулять с собакой. — Я слабо попыталась вырваться из кольца его рук, но они крепко сцепились у меня за спиной.

— Если не пойдешь, то через пять минут все равно передумаешь. Лучше пошли сейчас.

Я раскраснелась и тяжело дышала, и в общем-то все было уже ясно. Позже Д. говорил, что он просто точно угадал момент, что я взрослая женщина и меня надо было уговаривать, иначе я могла передумать, но на самом деле с того самого мгновения, как он поцеловал меня там, на углу, пока мы ждали зеленого сигнала светофора, он уже точно знал, что может совершенно спокойно, приложив к тому минимум усилий, привести меня в свою квартиру в Мюррей-Хилл. Он даже не пытался скрывать эту уверенность, она светилась у него в глазах.

На протяжении всей своей юности я всегда в критический момент сама решала, кого или чего я хочу, и всегда получала это. Джули-Паровой Каток. Так я получила мужа, так получила новую жизнь. Но сейчас кто-то хотел, брал и имел меня. И я была бессильна перед его уверенностью. И кайфовала от этого бессилия.

— Хорошо. Но только ненадолго. У меня всего час.

— Ну и хорошо. Пошли.

Он весь такой: ни капли неуверенности, ни намека на угрызения совести. Те два месяца, что Эрик не догадывался о нашем романе, Д. держался с ним совершенно непринужденно. Он охотно приходил к нам в дом, когда я приглашала его на обед, охотно обменивался со мной игривыми взглядами за спиной мужа и прижимал мою ногу под столом, охотно оставался у нас ночевать, если засиживался допоздна, спал на диване в гостиной и на рассвете успевал урвать кусочек торопливого секса, а утром, как ни в чем не бывало, сидел с нами за завтраком, с аппетитом ел яйца «бенедектин» и весело болтал со своей любовницей и ее ничего не подозревающим мужем. (Его любовница! Как я смаковала это слово, как наслаждалась, как перекатывала его во рту, подписывала им свои электронные письма — хотя не забывала забрать в иронические кавычки, — но произнести вслух решалась только шепотом и только самой себе.)