Пираты-призраки - Уильям Хоуп Ходжсон

Он стоял у поручня правого борта.

– Куда он подевался, Джаскетт? – крикнул я.

– Не знаю, приятель, – ответил он. – Дьявольщина какая-то, первый раз с такими чудесами сталкиваюсь. Корабль был вон там, это точно, я вам говорю, а через минуту – куда-то подевался, нет его и все.

Я повернулся к Пламмеру.

– Ну, а теперь ты что скажешь? – спросил я его.

– Похоже, что ты прав, – ответил он. – Но я тоже ничего не понимаю.

Со стороны кормы раздался звук приближающихся шагов. Стаббинс прокричал:

– Джаскетт, слышишь: помощник катит по твою душу, готовься к объяснениям.

Второй помощник прошел мимо нас и поднялся по трапу на бак.

– Что случилось, Джаскетт? – спросил он быстро. – Где твой огонь? Ни я, ни практикант его не видели!

– Чертов фонарь делся куда-то, сэр, – доложил Джаскетт.

– Делся? – переспросил второй помощник. – Что ты хочешь сказать?

– Корабль был вон там, сэр, я готов поклясться, а через минуту смотрю: его уже нет.

– Еще что скажешь? – прорычал помощник капитана. – Надеюсь, ты не думаешь, что я поверю в это?

– Но это святая правда, сэр. Впрочем, как хотите, – ответил Джаскетт.

– Джессоп ведь тоже видел огни.

Очевидно, бедняга изменил свою точку зрения и больше уже не думал, что я нуждаюсь в лечебном сне.

– Ты старый болван, Джаскетт, – сказал резко второй помощник. – А этот идиот Джессоп вбивает всякую ерунду в твою дурную голову.

Он помолчал секунду, затем продолжил:

– Что с вами со всеми происходит, черт побери? Затеяли для чего-то какую-то дурацкую игру. Ты же сам прекрасно знаешь, что не видел никакого огня. Я снял Джессопа с вахты, а теперь ты начинаешь все заново.

– Мы не... – начал объяснять Джаскетт, но второй помощник не дал ему договорить.

– Отставить! – приказал он, повернулся, спустился по трапу и быстро прошел мимо нас, не проронив ни слова.

– Не похоже что-то, что второй помощник верит нам, – сказал я, обращаясь к Стаббинсу.

– Как знать, – ответил тот. – Помощник – загадочная личность.

Конец вахты прошел спокойно. Когда пробили восемь склянок, я заторопился в кубрик – я ужасно устал, и мне хотелось побыстрее оказаться в койке.

Когда нас снова вызвали на палубу для несения утренней вахты с четырех часов до восьми, я узнал, что один из матросов из вахты капитана видел огонек в море вскоре после нашего ухода в кубрик и доложил об этом начальнику, но, как и во время нашей вахты, огонь почти сразу исчез. Это, как выяснилось, случилось дважды, и Старик так взбесился, будучи уверен, что матрос издевается над ним, что дело чуть не дошло до мордобоя; в конечном итоге матроса убрали с поста впередсмотрящего и на его место прислали другого вахтенного. Если этот матрос и видел огонь, то проявил осторожность и не доложил капитану; на этом все и закончилось.

А на следующий день, еще не успели смолкнуть разговоры о таинственных огнях, как произошло еще одно событие, вытеснившее на время из моего сознания все воспоминания о тумане и той загадочной невидимой оболочке, которая ему сопутствовала.

Как я уже сказал, дальнейшие события развернулись ночью следующих суток. И они заставили меня, а может, еще кого из экипажа, очень живо осознать присутствие на борту нашей посудины какой-то страшной угрозы для каждого из нас.

С восьми до двенадцати мы были подвахтенными. Ветер посвежел. По небу катились огромные облака, и было похоже, что погода портится.

Без четверти двенадцать, когда нас вызвали нести вахту на палубе, я сразу определил по звуку, что дует довольно сильный ветер; в то же время я услышал голоса матросов предыдущей вахты, натягивающих канаты. Я уловил шум парусов, наполняемых ветром, и догадался, что вахтенные убирают бом-брамселя. Я взглянул на свои часы, которые всегда висели у меня в изголовье койки. Они показывали чуть меньше, чем без четверти двенадцать, и я подумал, что, если повезет, нам не придется лезть на реи.

Я быстро оделся, подошел к двери и выглянул наружу. Оказалось, что ветер изменил направление – вместо бокового стал попутным. Я посмотрел на небо.

Над моей головой ветер трепал едва различимые бомбрамселя на фок-мачте и бизани. На грот-мачте к спуску грот-трюмселя пока не приступали. По вантам фок-мачты вслед за кем-то из парней поднимался Джейкобс, матрос второго класса из вахты капитана. Оба их практиканта были уже на реях бизани. На палубе суетились остальные вахтенные, сматывая канаты.

Я вернулся к своей койке и посмотрел на часы: до восьми склянок оставались считанные минуты. Я достал плащ, поскольку погода явно предвещала дождь, и приготовился ждать команды. Пока я возился с плащом, поднялся Джок и, подойдя к двери, тоже высунул голову из кубрика.

– Ну как там погода, Джок? – спросил его Том, вылезая торопливо из койки.

– Думаю, ветер крепчает. Похоже, будет дождь, – ответил Джок.

Когда пробили восемь склянок, мы выстроились на юте для переклички, но капитан не разрешил начать ее, пока Том, который, по обыкновению, вскочил с койки в самую последнюю минуту, не явится на палубу. Когда он наконец появился, второй помощник и капитан вдвоем устроили ему хорошую взбучку за отсутствие должной резвости, и, таким образом, прошло несколько минут, прежде чем мы направились обратно на бак. Эта заминка сама по себе била совершенно пустяковой, но ее последствия оказались поистине ужасными для одного из членов нашего экипажа; только мы приблизились к фокмачте, как с рея донесся крик, такой громкий, что он перекрыл шум ветра, и в следующее мгновение что-то рухнуло сверху прямо на нас. Раздался сильный, глухой удар. Что-то очень громоздкое и тяжелое упало на голову Джоку – он повалился, громко издав надрывное «ах!», и замолчал навсегда. Мы, объятые страхом, как по команде, кинулись к освещенной двери кубрика. Мне не стыдно признаться, что я побежал вместе с остальными. Дикий слепой страх охватил меня, лишив возможности что-либо соображать.

Оказавшись в стенах кубрика, мы начали приходить в себя. Несколько секунд все стояли, тупо глядя друг на друга. Затем кто-то что-то спросил, ему ответили общим нестройным бормотанием. Нам всем стало стыдно, один из матросов протянул руку и снял с крюка фонарь, висевший у двери по левому борту. Я сделал то же самое, взяв фонарь с противоположной стены; все быстро устремились к выходу. Мы выскакивали один за другим на палубу, и до меня донеслись голоса капитана и его помощников. Очевидно, они спустились с юта посмотреть, что случилось; но было слишком темно, и я не видел их. Я услышал, как старпом кричит:

– Куда вы все подевались, черт возьми?

В следующую секунду они, должно быть, увидели свет от наших фонарей: я услышал звук их шагов – они бежали в нашу сторону. Перед самой фок-мачтой кто-то из них споткнулся и упал. Это был старпом – он явно налетел на что-то. Я понял это по той ругани, что раздалась сразу после его падения. Он поднялся на ноги и, очевидно, даже не потрудившись посмотреть, обо что же это он только что споткнулся, бросился к поручням. Второй помощник вбежал в круг света, образуемый нашими фонарями, и замер на месте, с подозрением уставившись на нас. Теперь я не удивляюсь этому, впрочем, так же как и последующему поведению старпома, но тогда должен признаться, я немало поломал голову над тем, что же нашло на них, особенно на старпома. Он выскочил на нас из темноты с ревом разъяренного буйвола, размахивая железной стойкой, выдернутой из леерного ограждения. Мне тогда не пришло в голову посмотреть на происшедшее их глазами: сначала весь экипаж заперся в кубрике, затем обе вахты в диком возбуждении высыпали на палубу, во главе с парой вооруженных фонарями парней. А перед этим был крик на реях и падение чего-то тяжелого на палубу, за чем последовали вопли перепуганных матросов и топот бегущих ног. Старпом тогда, похоже, принял этот крик за условный сигнал, а наши действия как нечто близкое корабельному бунту. Во всяком случае, те слова, с которыми он обратился к нам, подтверждали это.