Предательство. Утраченная история жизни Иисуса Христа - Уильям Майкл Гир

— Да они просто обязаны нас преследовать, — слабым голосом проговорил брат Варнава. — У них нет выхода. Они боятся, что мы знаем, где она.

Где-то к югу от них заревел верблюд.

— Где что? — спросил Кир.

Варнава не ответил. Он сложил ладони над мешком с книгами, закрыл глаза и начал молиться.

Солнечный и теплый летний день. Справа от тебя блестит на солнце озеро Киннереф, словно его поверхность вымощена плитами из нефрита. В воздухе повис аромат жареной ягнятины, дети на берегу играют вокруг костра, в пламя которого стекают капли жира с жарящегося мяса.

— Но это бессмысленно, Иешу, — возражаешь ты. — Почему мы должны прощать злых людей, таких, как римляне? Если Господь и вправду существует, Он должен был бы сорвать их с лица земли и низвергнуть в бездну, чтобы освободить нас от этой кары.

Загорелое лицо Иешу, мокрое от пота. Усталые темные глаза. Он поправляет свой белый гиматий, чтобы прикрыть лоб от палящего солнца.

— Я тоже долго не мог понять, почему злые люди тоже заслуживают прощения… или почему вообще кто-либо заслуживает прощения. Все мы бездумные и жестокие, озабоченные только собой и своими потребностями. Вот в чем дело, как я думаю.

Ты потрясаешь кулаком в воздухе.

— Дело? Какое? Дело в том, что прощение не имеет причины? И является лишь проявлением милости Божией?

Он сжимает губы.

— Нет. Я думаю, что в конечном счете прощение — тяжкая и неустанная битва за освобождение от себя, пока не останется ничего, и все это — во имя другого.

Злоба сжимает тебе грудь.

— Не подразумеваешь ли ты, что мы должны простить римлян за все то, что они сделали с нами? Они убивают наш народ тысячами. Не хочешь ли ты сказать, что мне следует отдать себя целиком ради того, чтобы Бог освободил их от наказания, которого они заслуживают?

Он с тоской смотрит на тебя, а потом отвечает, тихо, но звучно и мелодично.

— Да, именно так. Потому что истинное прощение — это ощущение присутствия Синая в каждом биении твоего сердца. Ты чувствуешь это, брат?

В ответ ты молча смотришь на него, сжав побелевшие губы.

— Ты слышишь эхо Гласа Божия в твоем дыхании? Оно здесь. Оно всегда было, есть и пребудет здесь, но пока ты не услышишь и не почувствуешь присутствие божественного во всем, ты не сможешь простить ни римлян, ни себя самого.

Ты надменно складываешь руки на груди.

— Думаю, Иешу, ища корни древа познания, ты потерялся среди его листьев.

— Возможно, — отвечает он, улыбаясь и наклоняя голову. — Если и так, то я должен работать еще упорнее и надеяться, что Бог найдет меня.

Они гребли уже около часа, когда Варнава внезапно заговорил.

— Здесь, Кир. Причаль к берегу вот в этой прогалине в камышах, — сказал он.

Стебли камыша зашуршали по борту лодки. Заратан, перегнувшийся через борт, поскольку его тошнило, поднял голову и увидел, что Кир и Калай ведут лодку к берегу. Свет звезд отражался от блестящего песка, делая его похожим на усыпанное бриллиантами одеяло.

— Зачем нам останавливаться? — спросил Заратан, вытирая рот рукавом.

От ужасного вкуса желчи во рту ему хотелось снова согнуться пополам.

— Это недолго, — ответил Варнава.

— Нам нельзя останавливаться! — крикнул Заратан.

Но похоже, никто не обращал внимания на его слова. Что с ними? Образы погибших братьев, казалось, были навсегда вырезаны на внутренней стороне его век, он не мог даже моргнуть, чтобы тут же не увидеть их перед собой. А Варнава хочет, чтобы они остановились!

— Нам надо двигаться дальше! — крикнул он. — Нам нельзя останавливаться! Если мы остановимся, они догонят нас и убьют!

— Заратан, успокойся, пожалуйста. Все в порядке, — сказал Варнава, слегка похлопав его по плечу.

Казалось, этот жест лишь усугубил состояние Заратана. Резкий запах мочи и крови снова ударил ему в нос. Он упал на борт лодки, и его опять стошнило. Когда спазмы в желудке прекратились, он устало оперся подбородком о борт лодки и невидяще уставился на отражение звезд на гладкой поверхности речной воды. Его трясло и знобило, как в лихорадке.

Мощный край хребта Гебель эт-Тариф возвышался на полсотни человеческих ростов, нависая над берегом. Заратан вдохнул прохладный воздух, который остудил его горящие легкие, и посмотрел на скалу. Каменная стена была испещрена дырами и выступами породы, освещенными сиянием звезд. На них сидели совы, сверкая глазами.

Кир прыгнул за борт и вытащил нос лодки на берег. По колено в воде он пошел обратно, чтобы помочь выбраться остальным.

Заратан выскочил первым. Обернувшись, он увидел, что Варнава взял его мешок с книгами и неуверенно пошел вперед, шлепая ступнями по воде. Сейчас он был похож на растолстевшего пьяного ибиса. И что он будет делать с этим мешком здесь, в темноте? Он же не собирается разжечь костер, чтобы почитать? Старый дурак. На этом их бегству пришел бы конец, скорый и кровавый.

— Позволь мне помочь тебе, брат, — сказал Кир, забирая мешок из рук Варнавы.

— Спасибо, брат.

Выйдя из воды, Варнава сразу забрал мешок у Кира и пошел напрямик к утесу. Его голова, сидящая на тонкой шее, раскачивалась, казалось, он едва переставляет ноги.

— Куда пошел Варнава? — спросил Заратан у Кира. — Нам нельзя далеко уходить от лодки.

Кир не успел ответить, Калай выпрыгнула на песок и обратилась к нему:

— Тебе ведь приходилось убивать?

— Иногда доводилось, — ответил он, холодно взглянув на нее.

— Думаю, чаще, чем «иногда». Ты просто скромничаешь.

Кир оценивающе оглядел ее.

— Ты спасла мою жизнь. Наши жизни. А я даже спасибо не сказал. Очень тебе благодарен.

Она мотнула головой, и ее роскошные кудри рассыпались по плечам.

— Не стоит. Хотя я всех вас и считаю сумасшедшими, не желаю смотреть, как вам причинят вред эти скоты римляне.

— Откуда ты знаешь, что они римляне? — после паузы спросил Кир.

— Я была в Фуу этим утром, покупала мыло и видела, как этот светловолосый епископ сходил с корабля. С ним были еще четверо. Один из них — тот, которого мы убили. Зачем они пришли за тобой?

Кир продолжал глядеть на Калай, очевидно раздумывая, следует отвечать на такой вопрос или нет. Она, в свою очередь, казалось, всем телом ощущала его взгляд. Натянув свой черный плащ на плечи, Калай убрала прядь волос за ухо. Это движение было абсолютно естественным, чисто инстинктивным — женственным и соблазнительным.

Заратана словно ударили дубиной, и он закашлялся.

— А ты тот, кого они зовут Заратан? — спросила Калай, повернувшись к нему.