Писатели за карточным столом - Дмитрий Станиславович Лесной

подменялись, вплоть до «игры… А. Н. Толстого с И. Е. Репиным» (!).

Особняком для истории преферанса в России стоит в творчестве Льва Толстого повесть «Два гусара» (1856). Под именем «старшего гусара», графа Фёдора Ивановича Турбина в повести изображён Федор Иванович Толстой (1782–1846), так называемый «Толстой-Американец»; в первой части повести он ведёт себя как вполне исторический прототип: бьёт смертным боем шулера Лухнова («защищает обыгранного шулером мальчика-офицера Ильина». — Ю. М. Лотман), швыряет деньги сотнями на гитару цыгану Илюшке, мордует собственного денщика за некормленного «меделянского» кобеля Блюхера, всерьёз пленяет сердце «вдовушки Анны Фёдоровны», а игра одна — любишь не любишь, т. е. штосс или одна из его разновидностей.

Если первая глава начинается расплывчатой датой «В 1800-х годах…» — то девятая содержит в начале совершенно точную дату: «В мае месяце 1848 года…», т. е. Толстой откровенно подтасовывает даты: прошло никак не 20 лет, но едва ли не 40, — что для повести не очень важно, однако важно для преферанса (1840-е годы — расцвет петербургского преферанса), а также для того, чтобы оправдать фразу: «Граф Фёдор Турбин уже давно был убит на дуэли» («Толстого-Американца» в 1848 г. уже два года как не было в живых).

Если в первой части повести бушуют сильные страсти, то вторая в подробностях пародирует события первой: Турбин-младший не считает зазорным выиграть у старушки Анны Фёдоровны десять рублей; слугу обзывают дураком за невычищенный халат; наказывают кошку; ночное ухаживание Турбина-младшего за дочерью Анны Фёдоровны, Лизой, выглядит как анекдот, — ну, а из игр в старушечьей гостиной царит преферанс, описываемый Толстым как игра совершенно копеечная.

Лотман пишет:

«Благовоспитанный, блестяще образованный Турбин-сын слишком расчётлив, чтобы играть в азартные игры. Затевается игра в преферанс, и младший Турбин предлагает „очень весёлую“, но неизвестную старикам-провинциалам разновидность преферанса… Граф, по привычке играть большую коммерческую игру, играл сдержанно, подводил очень хорошо. Столичный щёголь с невозмутимым эгоизмом обыгрывает старушку, не понимающую введённых им новых правил игры».

Уже в самом выражении «большая коммерческая игра» сквозит ироническое отношение Толстого к преферансу. В эту степенную игру в 1840-е годы деньги тысячами ещё не проигрывались: для этого существовали штосс и другие азартные игры. Турбин-младший обманул старушку не тем, что заставил стариков играть в «неизвестную старикам-провинциалам разновидность преферанса», а тем, что почти по-шулерски сменил во время игры исходную ставку, — напомним, что именно шулеру в своё время набил морду Турбин-старший. Однако формула, приводимая Лотманом в конце статьи, совершенно точна: «Азартная игра становится воплощением преступных, но и поэтических черт уходящей эпохи, а коммерческая — бессердечной расчётливости наступающего „железного века“».

Литература: Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона; Гусев. Летопись жизни и творчества Льва Николаевича Толстого; Лев Толстой. Письма 1845–1862. Лев Толстой. Два гусара. Лев Толстой. Записки маркёра.

Белинский, Виссарион Григорьевич

(1811–1848) «могучий критик-поэт» (выражение В. А. Панаева); «он знал мало, и в этом нет ничего удивительного» (слова И. С. Тургенева); «этот симпатичный неуч» (характеристика, данная Белинскому В. В. Набоковым в романе «Дар» и не пропущенная в печать в довоенном парижском журнале «Современные записки» одним из редакторов, М. В. Вишняком). Если современного читателя трудно представить всерьёз заинтересованным публицистикой Белинского, то каждый преферансист должен помнить его имя: Белинский не может быть забыт как едва ли не первый в России писатель, отдавший преферансу всё свободное время.

Даже Ю. Оксман в своей «Летописи жизни и творчества В. Г. Белинского» (М., 1958) нехотя пишет: «1842; ноябрь — декабрь. Белинский, изнывая от непосильной работы и одиночества, пытается в свободное время забыться игрой в преферанс».

И. С. Тургенев, один из партнёров Белинского по игре, вспоминает:

«Играл он плохо, но с тою же искренностью впечатлений, с тою же страстностью, которые ему были присущи, что бы он ни делал!»

Весной 1842 г. Белинский окончательно переехал в Петербург, 15 октября того же года поселился в одном доме с Панаевыми. А. Я. Панаева вспоминает:

«Белинский никуда не ходил в гости… Вечером, часов в 10, приходил к нам играть в преферанс, к которому сильно пристрастился, очень горячась за картами. Он всё приставал ко мне, чтобы я также выучилась играть в преферанс.

— Гораздо лучше играть с нами в преферанс, чем всё читать вашу Жорж-Занд, — твердил он…

— Мы и так с вами бранимся, а за картами просто подерёмся, — отвечала я. — К тому же вам вредно играть в преферанс, вы слишком волнуетесь, тогда как вам нужен отдых.

— Мои волнения за картами — пустяки».

Самое подробное описание игры Белинского оставил К. Д. Кавелин (написано в 1874 г., впервые опубликовано в 1899 г.) — также один из постоянных участников кружка преферансистов в доме И. И. Панаева:

«Игроком он никогда не был… Белинский становился свободным и приходил почти каждый день к нам, иногда к обеду, но чаще всего после обеда — играть в карты. Кроме нас, он хаживал вечерами на пульку к Вержбицкому (Имеется в виду П. В. Вержбицкий, майор корпуса горных инженеров, свидетель со стороны жениха на венчании Белинского), кажется, военному и женатому, о котором мы не имели понятия.

П. В. Анненков говорил мне, что там Белинского обыгрывали наверное. Источники этого рассказа мне совершенно неизвестны… Так как друзья Белинского знали, что он почти каждый вечер проводит у нас, то приходили к нам, и таким образом квартира наша мало-помалу обратилась в клуб… Каждый вечер кто-нибудь из друзей забегал хоть на минуту повидаться с Белинским, сообщить новость, переговорить о деле.

Как только приходил Белинский после обеда — тотчас же начиналась игра в карты, копеечная, но которая занимала и волновала его до смешного. Заигрывались мы зачастую до бела дня. Тютчев (Н. Н. Тютчев (1815–1878)) играл спокойно и с переменным счастьем; я вечно проигрывал; Кульчицкому счастье валило всегда чертовское, и он играл отлично. Белинский плёл лапти, горячился, ремизился страшно и редко кончал вечер без проигрыша.

На этих-то карточных вечерах, увековеченных для кружка брошюркой Кульчицкого „Некоторые великие и полезные истины об игре в преферанс“, изданной под псевдонимом кандидата Ремизова, происходили те сцены великого комизма, которые часто приводили в негодование Тютчева, забавляли друзей, а меня приводили в глубокое умиление и ещё больше привязывали к Белинскому.

Поверит ли читатель, что в нашу игру, невиннейшую из невинных, которая в худшем случае оканчивалась рублём-двумя, Белинский вносил все перипетии страсти, отчаяния и радости, точно участвовал в великих исторических событиях? Садился он играть с большим увлечением, и если ему везло, он был доволен и весел. Раз зацепившись и поставя ремиз, он старался отыграться, с азартом объявлял отчаянные