Затаившийся - Грегг Олсен

Я нахожу ее солнечные очки – винтажная модель от Fendi. Они смотрят на меня с обеденного стола. Я кладу их в футляр и вспоминаю, как Софи купила их во время нашей поездки на Мартас-Винъярд.

Хорошее было время. Глядя на очки, я невольно начинаю вспоминать все то, за что я полюбил Софи, все то, что постепенно исчезло из нашей жизни. Наши отношения разладились еще до рождения Обри. Знаю, отчасти это моя вина. Я был занят. Мне казалось, что чем больше я вложу в работу, тем больше получу взамен. Идиот. У меня не оставалось времени на Софи. Брак, который был мне так дорог, начал трещать по швам. Софи пыталась уберечь нас от этой участи. Я помню. Она встречала меня долгими поцелуями. Писала мне, предлагая провести время вместе. Съездить куда-нибудь. Сходить в ресторан. Она находила отговорки, чтобы нам не приходилось иметь дело с ее родителями, точнее – чтобы я не пересекался с ними лишний раз.

Я был слеп, но она не отступала. Софи привыкла бороться. Она всегда заступалась за других и только потом за себя. Да, у нее были перепады настроения. Хотел бы я знать, насколько я виноват в ее депрессии.

Мы были судном, медленно идущим на дно. Я спал на диване почти половину времени. Мы никогда не произносили вслух слово «развод», но оно маячило над нами. Я все время задерживался на работе. Ходил куда-то с друзьями. Она делала то же самое. Помню, как я возвращался домой, и дом казался мне неуютным, как отельный номер.

А потом все изменилось.

Я вернулся с работы и обнаружил, что дом пропитался ароматом знаменитой лазаньи Софи. Знаменитой, потому что я не уставал нахваливать ее, когда разговор заходил о любимых блюдах.

Теперь, когда Софи не стало, я вспоминаю тот день – наше новое начало. Мы вместе посмеялись над тем, во что превратилась наша семья.

– Мне не нужен сосед по комнате, – сказала она.

– Мне тоже, – ответил я.

– Я устала быть одинокой, даже когда ты сидишь рядом со мной, Адам.

Она заплакала, и я обнял ее.

– Как мы дошли до такого? – сказал я.

– Все из-за меня, – сказала она. – Это моя вина. Все эти заботы навалились одна на другую, и я попросту отключилась.

– Я тоже виноват, – признал я. – С головой ушел в работу. Забыл, что действительно важно. Да, я виноват.

После ужина мы занялись любовью, и я всю ночь держал Софи в объятиях. Мы вновь нашли друг друга. Это наш второй шанс, думал я, а третий нам уже не понадобится.

Спустя месяц Софи разбудила меня рано утром. Она стояла рядом с кроватью, держа в руке тест на беременность. Я уже очень давно не видел ее такой счастливой.

– У нас будет ребенок.

– А? – я сел и надел очки.

– Ты станешь отцом, Адам.

Сидя здесь, в коттедже, я отчаянно хочу ударить кулаком по столу. Но сдерживаюсь. Два события ограничивают самые счастливые дни моей жизни: рождение Обри и смерть Софи. Вся надежда, любовь, все обещания между этими двумя моментами утрачены безвозвратно.

Как и Софи.

* * *

Я кладу очки на место и выглядываю в окно. На лужайке перед коттеджем стоит Тереза Дибли. Похоже, она ждет меня. Когда я выхожу, то невольно направляюсь к ней, словно к близкой подруге. Чем-то – возможно, прической – она напоминает мне маму. Горе подталкивает меня к ней.

– Она мертва, – говорю я. – Софи мертва.

Тереза протягивает мне руки, и я беру их.

– Мне так жаль. Я видела новости. Кларк показал мне в телефоне. Мне так жаль.

Я говорю спасибо, но не слышу собственного голоса.

Ее глаза блестят от слез.

– Я могу что-нибудь для вас сделать?

Я почти не знаю эту женщину, но она предлагает мне помощь. Не знаю, нормально ли это. Может, все люди так добры к посторонним? Интересно, предложил бы я помощь на ее месте или отвернулся бы?

– Нет, – говорю я. – Я возвращаюсь домой, к дочери.

Она кивает.

– Вы уверены, что сможете сесть за руль? После такой трагедии и нелегкой ночи я не думаю, что вам стоит вести.

Я не уверен, что она имеет в виду.

– Вы засиделись допоздна, – говорит Тереза. – Я видела свет в окне.

Я коротко киваю:

– Да, не мог уснуть. Сидел в сауне. Пил, старался сохранять оптимизм, хотя, честно говоря, трудно было надеяться на благоприятный исход.

Она по-прежнему смотрит на меня печальными глазами:

– Помочь вам собрать вещи?

Мне не нужна помощь. Я просто хочу понять, что вчера произошло и как мне справиться со всем, что последует дальше.

– Не стоит, – говорю я. – Я справлюсь. Мы взяли с собой всего пару сумок. Хотите забрать то, что осталось в холодильнике?

– Давайте я помогу вам прибраться и вымыть посуду, чтобы у владельца не было претензий.

Я соглашаюсь. Я просто хочу поскорее уехать.

Впервые в жизни я рад бесконечной пробке, в которую попадаю по пути в Сиэтл. Эта пробка всегда здесь. Даже в воскресенье. Даже в воскресенье перед праздником. Уму непостижимо. Такомский мост будто застыл в янтаре. Несколько столетий спустя археологи извлекут нас на свет божий, после того как разберутся с обломками, оставшимися после аварии на восточной стороне.

Я рад. Все, что угодно, лишь бы отсрочить встречу с Фрэнком и Хелен.

Я постукиваю по неподвижному рулю, и в моем сознании медленно формируется фантазия. Я вижу Софи и Обри. Мы в «Глицинии», сидим на усыпанном ракушками берегу и поджариваем зефир на костре. Софи смотрит, как я помогаю нашей дочери поджарить собственный кусочек зефира.

– Держи палочку подальше от огня, – говорю я. – Пусть зефирка получится золотистая, а не черная, как у мамы.

– Черные зефирки – самые вкусные, – говорит Софи.

– Ну если тебе нравится уголь, то да, – говорю я.

Мы смеемся, наслаждаясь вечерней прохладой и глядя на потрескивающий огонь. Совсем недалеко от нас умиротворяюще шелестят волны.

– Может, завтра у нас получится наловить крабов, – говорю я. – И собрать устриц.

– На крабов согласна, – говорит Софи, отпивая вино из бокала. – А вот устриц, пожалуйста, не надо.

– Обри совсем устала, – говорю я. – Давай я уложу ее в постель. Скоро вернусь.

Софи улыбается в ответ:

– Хорошо. Мне здесь нравится. Не собираюсь никуда уходить.

Ни в одном из соседних коттеджей не горит свет; я отношу Обри в «Глицинию». Она уснула. Я чувствую на лице ее теплое дыхание.

Здесь, в этой фантазии, я знаю, что вот-вот произойдет нечто ужасное. Меня словно укутывают тяжелым черным брезентом.