Кумир - Ирина Дмитриевна Дюгаева

Яша ощущал себя подсудимым, который, как в настоящем суде, не совсем понимал, за что его судят.

Симаргл покачал головой, и ветер вокруг него завился кудряшками. Ответ ему не понравился.

– Кто ты?

– Я Яков Богданович Рубан…

– Где ты родился?

– В Киеве. Там жил батька.

– Где ты рос?

– Под Московией. Тут живёт моя мать. – Наконец, Яша подумал, что уловил общее направление мыслей и опустил глаза. Смотреть на огромного сурового пса снизу вверх и без того было сомнительным удовольствием, а теперь стало совсем невыносимо.

– Кто ты?

– Не знаю.

– Где ты родился?

– В Киеве.

– Где ты рос?

– В Тупиках. Но и Киев когда-то был столицей не Украины, а Руси… – не сразу до него дошёл смысл собственных слов. Батька бы пренебрежительно выдал: «Обрусел», а мать, пожалуй, ничего бы не сказала, только по-лисьи улыбнулась. – Это ещё нишо не значит.

Снова звон разнёсся по пастбищу, перекрывая прочие звуки.

– Монастыря уже нет, – огласил приговор Симаргл.

– Шо це вдруг?

– А ты есть?

Яша промолчал и сник. Бог не бог, а Яша дурак что ли, чтобы с ним как с дураком говорили?

– Ну, хватит! – скомандовал он. – Докучаешь без толку.

– Полетишь? – перебил пёс.

– Полечу, – как-то облегчённо выдохнул Яша, до конца сам не зная, на что подписался.

При всех габаритах Симаргл развернулся удивительно легко, словно весил меньше кило. Лёг грациозно по-кошачьи, по-птичьи поджав крылья. Яша долго не думал. Вообще не думал. Ни о чём.

Поначалу запутался в длинной шерсти, а потом понял, что за неё надо цепляться, как в детстве за сучья деревьев. Так и вскарабкался. По пути разглядев нечто чёрное. Если у бога были блохи, то и они были божественны – такого размера, что могли бы откусить Яше голову, но видимо, божественная кровь была вкуснее.

Когда-то давно – так давно, что, пожалуй, было неправдой – он мечтал стать лётчиком. А вместо этого стал попутчиком. Это рассмешило и расслабило его настолько, что он слегка заскользил по холму позвонка и чуть не слетел. Высоту они набрали даже быстрее МиГ-31, Яша и глазом моргнуть не успел, как их окружил сонм облаков.

Много в каких фильмах показывают полёт на птице или драконе. Но в реальности всё не так. Не было желания зачерпнуть облако рукой и завизжать от восторга. И хоть Яша не страдал боязнью высоты, сейчас он думал только о тысячах метрах под собой и о том, что ноги, как ни поставь, скользят. Он принял позу охотника, представив, что завалился в траве и выслеживает тетерева. Вот только Симаргл не походил на неповоротливого индюка, а его влажная жёсткая шерсть – на заросли. Яша ощущал себя скорее жуком на спине того волка, который обитал в чащобе Тупикового леса, и которого он давненько поставил целью пристрелить.

Они летели выше и выше. «Ему не хватает чувства меры», – удручённо подумал Яша, совсем лишаясь опоры и переходя в вертикальное положение.

К солнцу. Они летели прямо к солнцу. Он понял это, когда первая капля пота стекла по лицу. А потом глаза заслезились от ужасного жара. Пёс разогнался, и мир, вращаясь, как глобус, вспыхнул под зеницей солнца.

Стало непереносимо. Яша понял, каково рыбе, вялящейся на летнем зное. Солнце стало таким огромным, что они точно должны были уже вылететь в космос, но небо сохраняло глубокий синий оттенок. Яша закричал, у него плавилась роговица, сушились губы, и кожу разрывало от ожогов. Не выдержал и разжал захват. И полетел прямо в солнце. Или все-таки в котлы глаз Симаргла… Уже трудно было разобрать.

Только когда плоть солнца соприкоснулась с телом Яши, оказалось, что это церковный золотой купол. Купол разбился, и Яша упал, пустив пыль по мраморному полу. Наскоро отдышался и поднялся. Место было заброшенное. Это была церковь, стоявшая на отшибе Тупиков, и знакомые пейзажи в разбитых окнах свидетельствовали о том.

Яша поёжился. Не нравились ему храмы и божьи дома. Воспоминания о прошлых грешках начинали ворошить душу. Вот он крадёт у мамки деньги, чтобы купить ружьё. Посреди ночи душит соседского гуся за кошмарный гогот. Портит молодых девок. Яша схватился за голову, унимая злокозненные картинки воспоминаний.

Он был не один. Бабёнка в красном оборванном русском сарафане что-то царапала на стене камешком. На голове у неё был расписной венец, волосы спрятаны под белой тканью до плеч, обрамлённой жемчужными обнизями. Лица не было видно, как не было наверняка слышно, что она бормотала себе под нос. Когда она привстала, Яша заметил военные совдеповские сапоги под юбкой и присвистнул.

– Хто такая бушь?

– Покамест Предславой звали. Святая великогрешница. Токмо святой меня так и не признали. И греха настоящего не совершала.

– Это как?

– А ты как суеверным неверующим стал?

– Дрынкалишь18 больно много. – Яша подкрутил ус и уселся на выбитую колонну. – Княжной бувати, значит?

– Была княжной. Опосля померла. – Она закончила своё дело и села напротив. Тень из-под дыры в куполе скрыла её лицо. «Говеть = гореть» прочел Яша её послание на стене.

– Почто ж святая? И почто грешница?

– Святая – за то, что свою веру и себя от врагов сберегла. А грешница – что отца и веру его отвергла. У тебя сигаретки не будет?

Ничуть не смущённый, Яша сунул руку в карман, вытащил пачку крепеньких, предложил княжне. На свету стала видна её рука – мёртвая, вылинявшая, как краска на монастырских стенах. Он так и не понял, как она подкурила сигарету: огонь появился словно из пальцев – по одному мановению, ни звука кресало или серников.

Яшу слегка развезло от табака, и это доказывало, что всё творится наяву.

Сигарета догорела до самого основания и чуть не коснулась пальцев. Интересно было понаблюдать, что мёртвой коже от горящего пепла будет. Но княжна, не глядя на руку, бросила папиросу.

– Гутаришь, шо ты святая великог’решница… Шо ж за вера у тобе?

– Хвалу я воздавала Ладе и Маре. И требу им клала. Любовь им отдавала. А в дни Красной горки я Лёлей бывала. Меня все крестили дщерью великой. Красавкой была я поболе других.

– Шо ж за вера у батьки твово была?

– Он в Перуне веровал. И мы все тоже. Опосля токмо взбрело отцу что-то, и он покрестился. А нас всех «погаными» прозвал. Подручники19 за ним пошли. А мы, дети-поганые, так со своей верой и остались, не захотели креститься. Как он помер, братья распри за́чали. Много крови полили. Я за младшего стояла. Я ему и помогла Великим князем стать.