Большая книга ужасов 71 - Елена Усачева

– Помнишь, Шуз рассказывал, что духи мертвых у своих могил только по утрам бывают? – У Ириски, оказывается, была неплохая память. – Что после двенадцати они по делам разлетаются?

Катька кивнула. Поискала взглядом табличку. В девять. Кладбище открывается в девять. Вторым уроком у них, кажется, русский. Можно прогулять.

Учебники и тетрадки Катька собирала в ночи, половину ручек не нашла. Может, птицы утащили?

Отец домой не приехал. Пару раз звонил. Все пока непонятно, но готовиться нужно к худшему.

В голове засело воспоминание об умершей бабке мелкого. Да, старая, да, больная, но ведь могла еще месяц-другой протянуть? А тут внук с проклятьем на ее голову. Где уж тут выжить?

То, что проблемы родителей начались из-за нее, Катька не сомневалась. Слишком все было очевидно. Не ясно одно, что делать? Пойти к маме и во всем признаться? Мол, сходила на кладбище, написала желание, теперь вы не жильцы на этом свете. Особенно хорошо она представила лицо папы, когда он узнает такую новость. Тогда на стройке произойдет второй несчастный случай – это с двадцатого этажа упадет Катька. Отец лично ее туда оттащит и сбросит, чтобы глупостей говорила меньше.

Нет, нет, говорить нельзя. Она все исправит. Сама исправит.

Темнота лезла в окна даже сквозь задернутые шторы. Катька ждала, что сейчас начнет происходить страшное.

Через окно просочится Черный Рыцарь и задушит ее. Появятся вороны и заклюют. С потолка посыпятся черные перья и утыкают ее голову.

Но ничего не происходило.

Абсолютно ничего.

Мама закрылась в спальне. Катька совершила короткую вылазку на кухню, сделала себе бутерброды и вернулась обратно.

Ждать.

Ничего.

Все, что могло, происходило сейчас там – в спальне, у отца в больнице. Катька ничем не могла помочь. От волнения болели запястья, руки словно переламывало на части.

Мир вокруг был на удивление тих. Даже люди за окном не ходили, не сигналили машины во дворе. Эта тишина была страшнее любого шума.

Измучившись бессмысленным ожиданием, Катька уснула. Должен был присниться кошмар, должны были прийти чудовища.

Ничего не произошло.

Проснулась она оттого, что хлопнула дверь. Вскрикнула мама.

– Машина сломалась, – громким шепотом произнес отец.

Хотелось выбежать, хотелось все сказать. Если не папа, то кто еще ей поможет?

Тело оказалось скованным одеждой – раздеться забыла, так и уснула во влажных джинсах, а они высохли и словно прилипли к ногам.

Пора было действовать.

Катька тенью выскользнула из квартиры и отправилась на кладбище. В воздухе плыл странный для октября туман. Он делал знакомый город призрачным. Все казалось, что дорожка ведет не туда, что из молочной взвеси вот-вот выйдет кто-то. Вдоль розового забора Катька шла, держась за стену, чтобы не пропустить калитку. Она была гостеприимно приоткрыта. Туман на площадке между лавочками взвился, попытался соткаться в человеческую фигуру, но распался, утянувшись за черные оградки.

Из-за глухого часа посетителей на дорожках видно не было. Асфальт гулко отзывался на каждый шаг.

Стороной мелькнула мысль про школу, про время, но не задержалась.

На лавочке сидела девушка. В белом. В тумане лицо ее не казалось мраморным. Обыкновенная бледная девушка. Какой еще девушке быть в такой ранний час? На глазах девушки блестели слезы. Что-то она хотела сказать. Чуть подалась вперед.

Катька остановилась. Сейчас ведь начнет за руки хватать, не пустит дальше идти. А у нее дело. Ей надо деньги к склепу положить и скорее в школу.

– Он обманет! – прошелестела девушка. – Обязательно обманет.

Катька пятилась, не отрывая взгляда от бледного лица. Девушка тянула к ней руку. Аккуратная прическа, одинокий локон упал на лоб, правильные черты лица. Легкое белое платье плотно натянуто на колени, прикрывает ноги. На пальце блестит колечко с камешком.

– Когда-то он пообещал, но не выполнил, и теперь за это расплачивается! Никто никогда ему теперь не поверит.

«Бедная девушка, – подумала Катька. – Кто-то ее обманул. И она выпила яд».

Девушка заплакала, уронив лицо в ладони.

Катька похлопала себя по карманам. Сфотографировать бы такое. Телефон куда-то делся. Пошла дальше.

У каждого свои тараканы. Тратить время на девушку не хотелось. Она уже померла. Пускай сама разбирается.

Туман встал перед Катькой непроницаемой пеленой. Показалось, что идти стало сложнее, что вокруг не воздух. Вода.

Грохнула музыка. С камня спрыгнул барельеф балерины. Белая ножка взметнулась вверх, раз, другой. И она закружилась, закружилась, растворилась в тумане, забирая с собой музыку.

– Психи, – решила Катька.

Слева полыхнул свет. Красный всполох, сразу за ним зеленый, синий, желтый. Воздух чуть затрещал, словно петарду взорвали.

Послышалась песня. Кто-то очень красиво распевался, пробуя голосом разные ноты.

И снова всполохи – красный, зеленый, синий, желтый. Легкое потрескивание.

Певица настроилась и стала выводить сложную мелодию без слов.

Зарница повторилась. Как будто кто раскрывал веер с разными долями – один, второй, третий, четвертый. Схлопывал с треском и снова раскрывал.

Ну, почти веер. Хвост, похожий на веер. Он распахивался, озаряя все вокруг себя, и складывался. Когда певица набирала в грудь воздуха, хвост расправлялся, сияя разноцветными огнями. С каждой нотой хвост тускнел, складывался.

Это была птица. С женской головой. Небольшая, меньше метра. Она сидела, сильно изогнувшись назад, и пела. В момент высокой ноты еще и лапками начинала перебирать по белому камню памятника.

Как-то таких зверушек звали. Катька помнила, но сейчас забыла. Из сказки. Птичка с женской головой. Поет песни. Заманивает путников.

Садко! Точно! Это было в былине. Птичка спела, все уснули. А потом умерли.

Мило. И поет хорошо.

Птичка посмотрела Катьке в глаза.

Сирин. Ее зовут Сирин. Она еще должна в мир мертвых уводить. Вот так вот песней приманивать, светом приваживать, и в болото. В стародавние времена никакого электричества, одни свечи. А тут – целая иллюминация.

В глазах птицы мелькнуло что-то злое. Она с треском сложила хвост и тут же его расправила. Разом шарахнули все цвета. Катька зажмурилась.

Зачем-то она сюда пришла? А! Деньги положить к надгробию.

Поискала по карманам. Вот они, дорогие! Три бумажки по тысяче. Аккуратно сложенные.

Птица заголосила. Развела крыльями.

Ну, это понятно. «Спи, моя радость, усни!» И не просыпайся никогда.