Кыш и я в Крыму - Юз Алешковский

Из корпуса вышел Корней Викентич. Я уж хотел его попросить подежурить вместо меня, но на аллее наконец показалась Вера, да не одна, а с Севой и Симкой. В бинокль я разглядел синяк под Севиным глазом и разорванную рубаху Симки. Оба они шли, сморкаясь и отплёвываясь. Вера, смотря на них, всхлипывала. Корней Викентич тоже увидел ребят и направился к ним навстречу. Я думал, что он собирается выставить их из кипарисовского парка, но всё вышло наоборот. Корней Викентич сразу повёл их в домик, где помещалась лаборатория.

— Верка! Иди сюда быстрей! — не выдержав, крикнул я и, не дожидаясь, когда она подойдёт, сам пошёл ей навстречу.

— Ты чего кричишь? Ведь тихий час! — сказала Вера.

— Бери свой аппарат! — сердито ответил я. — По два часа обедаешь! В Другой раз я тебе еду на пост доставлю!

Не отдав Вере бинокля, я побежал в лабораторию. Корней Викентич уже промывал Севе глаз и синяк, а сестра смазывала йодом разбитый до крови Симкин локоть. Мне некогда было спрашивать, что с ними произошло.

— Ребята! — сказал я. — Сегодня будет покушение на жизнь осетрины! Я бегу по важному делу! Извините!

— Постойте, Сероглазов! — сказал Корней Викентич. — Что за чушь?

— Говори ясней, бестолковый ты человек! — попросил Сева.

— Я спешу… понимаете?.. Сегодня за дворцом я слышал разговор… Они хотят осетрину зажарить. Понимаете? На вертеле… Они волосатые, бородатые… на брюках широкие ремни… Рыбу, которая в пруду… Понимаете? Одного зовут «Стариком»… Я спешу! Другого — Жекой!

Всё это я выпалил залпом и собирался бежать вдогонку за Федей.

— Они! Они! — сказал Симка.

— На шее не заметил, случайно, клешни от крабов? — спросил Сева.

— Заметил! Заметил! Приходите ко мне через час! Всё расскажу!

— Бинокль давай сюда, — сказал Симка.

— Он мне нужен!

Я ничего не стал больше объяснять и помчался за Василием Васильевичем и Федей.

По дороге я чуть не налетел на папу, трусившего после прогулки в корпус, и на бегу крикнул:

— Мама… в четыре… у льва… Подойди!

— Подожди! Куда ты?

— Важное дело!

Выбежав из «Кипариса», я остановился, потому что не знал, куда бежать дальше.

— Кыш! Ищи!

«Кого?» — спросил Кыш.

— Федю, который тебя спас… Море, волна, смерть… Понимаешь? Ищи!

Кыш фыркнул, потёр лапой нос и виновато опустил голову. Я вспомнил, что его укусил шмель и как ищейку вывел из строя. Всё-таки я сам успел сообразить, что с верёвками и железными крючьями Федя, скорей всего, направился не к морю, а в горы.

Мы побежали по улице, потом свернули на тропу, чтобы срезать угол побольше, одолели крутой подъём, вышли на шоссе, и передо мной открылись виноградники. Вот тут-то мне пригодился бинокль. Я увидел, как на большом расстоянии друг от друга поднимались к Верхней дороге Федя и Василий Васильевич. Федя шёл не спеша и не оглядываясь. Я понял, что, взяв правее, смогу их обоих намного обогнать, подняться повыше по склону и оттуда наблюдать.

Так я и сделал. К тому же я бежал, а они шли. Кыш не обгонял меня и не носился за бабочками. Федя в метрах ста от меня поднимался всё выше и выше. Мне стало страшновато. Вдруг он решил зачем-то забраться на самую вершину Ай-Петри? Что я тогда буду делать? В горы даже взрослые не ходят в одиночку… Не успеешь оглянуться, как начнёт темнеть…

А Василий Васильевич вдруг на моих глазах провалился сквозь землю! Всего секунд на двадцать я выпустил его из виду после того, как Федя стал спускаться со склона, а он успел за этот миг куда-то пропасть.

Я пропустил Федю вперёд и собирался дойти до камня, на котором только что сидел Василий Васильевич, как вдруг он сам снова возник неизвестно откуда, залез на камень и, стоя, провожал глазами Федю. Потом слез с камня и направился вниз по тропе. Его поведение тоже показалось мне подозрительным.

Когда он отошёл подальше, я спустился к камню. Вернее, это были два больших валуна, прижавшихся друг к Другу, и вокруг них так густо рос колкий можжевельник, что залезть на камень было невозможно.

Я, обернув руку майкой, стал раздвигать колючие ветки, стоявшие неприступной стеной перед валунами, и наконец чуть не провалился в пещеру. Хорошо, что я, наклонившись, успел опереться руками о камень. Я встал на коленки, но ничего без спичек не увидел. Снизу на меня потянуло жутковатой теменью и холодком.

«Авв? Авв?» — забеспокоившись, спросил Кыш.

— Я здесь! Я рядом! — успокоил я его, решив прийти в другой раз с фонариком.

Конечно, Василий Васильевич спускался именно в эту пещеру, но зачем?

Я запомнил получше место, где находился, и сказал Кышу:

— Пошли домой. Есть охота. Сегодня мы много успели.

На обратном пути я уныло раздумывал, как бы так объяснить маме, где я пропадал, чтобы и не наврать, но и не сказать всей правды. Но придумать мне ничего не удалось, наверно, потому, что голова моя работала весь день без остановки. Надо было дать ей немного отдохнуть. Я стал отгонять от себя все мысли, но они снова слетались на мою голову, как ночные бабочки на огонёк.

«Неужели Федю, человека, который спас Кыша от верной смерти и усыновил бродячую собаку, я не предупрежу о том, что Василий Васильевич его выследил?.. Я же буду тогда неблагодарным человеком! Но, с другой стороны, Федя хочет измазать скалу масляной краской и навредить Крыму… А почему, интересно, Василий Васильевич сам не предупредит Федю?.. Почему бы ему не сказать: так, мол, и так, Федя, ты в моих руках, верни лучше краску в магазин. От души говорю!.. Я лично так поступил бы со своим знакомым. Ведь он не злодей в конце концов… Ага! А зачем тогда ты сам не сказал этому „Старику“ у пруда: „Не трогайте рыбку, а то хуже будет!“ Почему? Может, они поняли бы свою ошибку, застыдились и отказались от желания поджарить осетра на вертеле? Почему ты их не предупредил?»

Вдруг я подумал, что сам сейчас не отказался бы от куска жареной рыбы, и сглотнул слюнки.

«Ну почему ты так плохо устроен? — застыдившись, спросил я сам у себя. — Чем же ты лучше того „Старика“? Нет! Фигушки! Всё-таки я лучше! Я хоть и хочу съесть осетра, но не съем! Пусть плавает один в пруду под белыми лебедями, рядом с золотыми рыбками, и пусть им любуются тысячи детей и взрослых, отдыхающих и с севера, и с юга, и с востока, и с запада нашей страны! Пусть любуются! А я сейчас приду домой и съем две тарелки борща и три… нет — четыре котлеты с макаронами… и киселя с булкой и навсегда забуду про эту чёртову осетрину на вертеле!»

Так я шёл и всё думал и думал…

— Кыш! Скажи, положив лапу на сердце, скажи мне всю правду: тебе очень хочется есть? Ам-ам? Филе или колбаски? — Кыш заскулил, и у него показались на губе слюнки. — Но смог бы ты сейчас от голода растерзать и слопать павлина Павлика? У которого вот такой красивый хвост. Смог бы Павлика ам-ам?