Смерть или слава - Владимир Васильев
Шрифт:
Интервал:
Я вскочил, бросил на пол инструмент и кинулся к выходу. Люк еще не успел толком зафиксироваться в открытом положении, а я уже нырнул наружу головой вперед, упал в пыль, перекатился и припустил бегом к куполу. Я успел увидеть круглые Костины глаза, намалеванные рожицы на корпусах ребятишек-роботов, и тут сверху сплошным потоком полился огонь. Кто-то страшно закричал, сгорая заживо, спину мне ошпарило, а потом я рухнул за выступ купола у самого шлюза, на меня плюхнулся Костя, больно заехав пультом в висок, но эта боль меркла перед жаром, который жрал нас, жрал, и все не мог проглотить.
А потом все кончилось – сразу и вдруг. Жар отступил. Нестерпимо воняло паленой органикой.
Над нашей спасительной щелью заклинило косой обломок с рваными краями – я узнал его, едва взглянув. Это был кусок обшивки «Саргасса». Самое странное, что он остался холодным. Будто и не было никакого жара минуту назад.
Костя пошевелился, чертыхнулся сквозь зубы, и ударом ноги сшиб обломок на землю. Встал. Следом поднялся и я.
Кулаки сжались у меня сами собой, а на глаза навернулись предательские слезы.
На месте моего верного кораблика, моего трудяги-«Саргасса» чернела безобразная воронка, полная искореженных железок, в которых узнавались как останки звездолета, так и останки парочки вездеходов. Рядом с воронкой, совершенно неповрежденные, валялись двухпотоковый бласт и широкополая шляпа предводителя старателей. Самый дальний от воронки вездеход не разорвало на части – его просто отшвырнуло на купол, запрокинув набок, гусеницами скорее кверху, чем наоборот, и внутри вездехода сейчас кто-то гнусаво хныкал.
Между воронкой и куполом тремя оплавленными комками торчало все, что осталось от горняцких роботов.
В стороне поднялся один из пяти старательских сыновей-пешек. Бласта в руках у него уже не было, а лицо сделалось совершенно очумелым.
А в голубом небе Волги, виляя инверсионными хвостами, уходили прочь два истребителя чужих. Они явно не собирались совершать еще один заход – заимка им была неинтересна. Звездолет сожгли – и убрались. Наблюдение это отложилось куда-то на самое дно сознания.
С минуту я отрешенно таращился на обломки. Потом зачем-то подобрал бласт. Уцелевший старатель тотчас поднял руки и испуганно поглядел на меня. В вездеходе продолжали хныкать.
Костя опомнился первым – заглянул, пригнувшись, внутрь вездехода. Откинул до отказа дверцу и запустил руки в кабину. Оттуда он вытащил мальца лет четырех, зареванного и перепачканного в крови. Но кровь, похоже, не его – малец остался целехонек, просто был напуган дальше некуда.
Я подошел, заглянул тоже. Женщина внутри вездехода просто не могла остаться живой – ее поза совершенно это исключала. Сомневаюсь, что у нее уцелел позвоночник.
– В дверь ее не вытащить, – сказал Костя без выражения. – Давай-ка попробуем поставить его на гусеницы.
Мы уперлись спинами в теплый бок купола и налегли что есть силы.
– Давай сюда, чего пялишься? – гаркнул Костя на очумелого старателя и тот послушно подбежал и тоже налег, хотя я заметил, что он осторожно косится на брошенный мною папочкин двухпотоковый бласт.
Вездеход, тяжелый, зараза, как вырезанный пласт руды, все же поддался, нехотя перевалился через правую гусеницу, и встал как положено, некоторое время покачавшись на амортизаторах. Костя тут же сунулся в кабину. Женщину он взял на руки, но мне показалось, что он держит тряпичную куклу, а не человека.
– Мама, – тихо сказал малец, размазывая по лицу грязь и кровь. Странно, но он не заревел снова, хотя я видел, что из глаз его все еще катятся слезы.
– Все, пацан, – глухо сказал я. – Мамы у тебя больше нет. И остальных, если были, тоже нет.
Я знал, что это жестоко. Но сюсюкать я просто не смог.
– Эй, ты! – я обернулся к уцелевшему старателю. – Да перестань ты на пушку пялиться! Никто в тебя стрелять не собирается, если не заслужишь. Это твой родич? – я кивнул на окаменелого пацана, неотрывно глядящего, как Костя уносит мертвую мать.
– Сосед, – отозвался старатель нетвердым голосом. – Сынишка соседский.
Кажется, он так и не поверил, что в него не собираются стрелять.
Изломанную женщину Костя оставил на краю воронки. И вернулся ко мне.
– Зачем они это сделали, хотел бы я знать… – пробормотал он. – Как ты думаешь?
Я пожал плечами. Что тут ответишь? Война… Не дурацкая перестрелка в «Меркурии» или на атакованной заимке. Большая война. С крейсерами и звеньями истребителей в небе.
Но что плохого мы сделали чужим? Или это по-прежнему из-за красной кнопки и явившегося корабля?
Тогда эти люди на твоей совести, дядя Рома. Вот этот пацан, в одночасье ставший сиротой – на твоей совести. Что ты будешь делать дальше?
Усилием воли я отогнал черные мысли. Не время. Может мне и суждено когда-нибудь раскаяться. Но не сейчас, это точно.
Что же дальше? Корабля у меня больше нет. Старатели по всему континенту, скорее всего озверели, и помощи ждать неоткуда. Только от Юльки или других летунов. Но как им дать знать о себе? Юлька убеждена, что я уже вытащил Чистякова Костю и в данный момент пытаюсь разузнать что с Риггельдом.
– Костя, – спросил я. – У тебя связь-станция космодромную волну берет?
– Берет, – ответил Костя, и я сразу оживился. Хоть в этом повезло. Если берет космодромную волну, значит и наш график возьмет. Наш график – волну, которую слушают старатели-летуны.
– В куполе? – справился я, нацеливаясь на вход.
– Ну, а где же еще?
Рядом со шлюзом валялся обломок, который прикрыл нас с Костей. В стороне темнели в рыжей пыли еще два. Дасфальт был усеян мелкой керамической крошкой, осыпавшейся с внешней обшивки «Саргасса». Я зло скрипнул зубами. Все, дядя Рома. Ты теперь не летун. Проворонил, тля, батин корабль… Семейную реликвию, которой просто не было цены. Во что она теперь обратилась? В груду обломков да в керамическую крошку на дасфальте?
Разиня.
Я потряс головой. Не время казниться. Да и не помочь теперь никакими стенаниями и укорами.
Костя рядом со мной быстро набрал входной код на сенсор-панели рядом со шлюзом. У самой панели сверхпрочный спектролит был вмят, словно тонкая жесть. Но все же купол выдержал, не раскололся.
Под куполом было прохладно и почти не воняло горелым. Только от нас самих. Старатель, подхвативший на руки пацана, вошел тоже и притих у самого шлюза. Растерянное выражение все не покидало его лицо. Кажется, парень не блистал особым умом. А если когда-то и имелись к этому какие-нибудь предпосылки, они погибли, скорее всего, в раннем детстве при посредстве папашиного диктата.
Я тяжело опустился в кресло перед пультом; Костя оживил комп и вытащил на консоль программу управления связью. Как и я, Чистяков не любил графические интерфейсы, и манипулятор-мышь у него чаще без дела скучал на пульте. Зато клавиатура была потертая и заслуженная, под стать моим, что в куполе, что на «Саргассе»… второй, впрочем больше нет. Да и первой, наверное, тоже, после визита банды Плотного.
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!