Браки совершаются на небесах - Елена Арсеньева

Они соединились лишь раз. Итог каждой встречи – расставание. Но Евпраксия не была готова, что они расстанутся так быстро! А Конрад…

Одному лишь Богу известно, что случилось с Конрадом после той единственной ночи. То ли его влечение иссякло, как только он получил желаемое. Или наоборот, он устрашился силы своего влечения к Адельгейде. Возможно, им вдруг овладел страх: а ну как дознается отец – ведь убьет сына, посягнувшего на его собственность, убьет и глазом не моргнет! А может, Конрад встревожился за женщину, которая стала соучастницей его обмана? Или не страх ощутил Конрад, а стыд за то, что обманывает отца? А может статься, он испугался Адельгейды. Того, что открылось в ней, испугался…

Между прочим, Генрих сделал все возможное, чтобы возбудить его отвращение к Аделыейде. Он знал сдержанность сына, стыдливость его (про себя изрядно презирал Конрада за это и называл ханжой), но как-то раз, опьянев после пирушки, притащил сына в опочивальню мачехи и предложил ему насладиться ее телом. Когда тот в ужасе закричал, что не может осквернить отцовское супружеское ложе, Генрих засмеялся и заявил, что он вовсе не отец Конрада: Берта, такая-сякая, прижила-де сына от герцога Рудольфа Швабского, на которого принц и впрямь был похож.

Может быть, именно эта постыдная сцена произвела решающее действие? Конрад стремительно и тайно исчез из Вероны. Бросил свою любовницу – и бросил отца.

Однако кое-какие слухи о его прогулках с Адельгейдой все же дошли до Генриха. И бешенство затуманило его разум.

Те, прежние мужчины, с которыми она совокуплялась на его глазах, по его воле, – это было совсем иное. Они все были объяты одним припадком священного безумия. К ним он ревновал инстинктивно, а теперь… теперь рвалось на части его сердце. У него не было доказательств, что жена изменила ему с его же сыном – он чуял это всем своим изощренно-распутным существом, потому что знал женщин вообще, а Адельгейду – лучше всех других знал.

Главным чувством этого человека – императора Генриха IV – была гордыня. Он привык уничтожать всех, кто оскорблял эту гордыню. Низводил с престола пап римских и сражался со своими баронами. Но уничтожить преступного сына и преступную жену он, увы, не мог, потому что не обладал доказательствами измены. Однако он возненавидел их так, как только мог ненавидеть этот человек – с той бурей страстей, которые бушевали в его душе.

Адельгейду он заточил в высокой башне. Охрана не позволяла его жертве покидать каморку на самой верхушке и тем более – спускаться. Единственной отрадой ее был маленький балкон, с которого она смотрела на окружающий и недостижимый мир. Единственным обществом ее были служанка, духовник – ну и птицы, которые слетались к ней со всех сторон.

Она провела в этой башне три года. И все это время длилось дознание, стала императрица любовницей принца или нет.

Усугубил положение Адельгейды и ожесточение Генриха сам Конрад. Он внезапно уехал из Павии, где стояло войско германского императора, в Тоскану и объявил, что переходит на сторону Матильды Тосканской против своего отца.

Это было не просто косвенное доказательство самых мучительных подозрений Генриха о связи сына с его женой. Это было колоссальное оружие в руках его врагов!

Нечего и говорить, что они приняли принца с восторгом. Его тотчас увенчали короной Италии (той самой короной, добиваться которой Генрих готовился с оружием в руках). Конрад стал своеобразным знаменем борьбы с императором! Для закрепления успеха Матильда лично сосватала ему нормандскую принцессу Констанцию. Свадьбу сыграли в замке Матильды, в Тоскане. Заодно сама Матильда вышла замуж за молодого герцога Швабского Вольфа, сына того самого пресловутого Рудольфа. Теперь враждебные Генриху силы верхней Германии и Италии объединились против него.

А виновной за все это в глазах императора была Адельгейда…

Во время заточения до нее дошло известие, что в Киеве умер ее отец, великий князь Всеволод. И как ни злобилась против него Евпраксия, как ни проклинала за то, что он продал дочь в чужедальнюю сторону, а все же замерло сердце. Она прекрасно понимала, что родство с правящим русским домом было ее единственной защитой. Теперь Генрих окончательно перестал соблюдать хотя бы зыбкую видимость приличий в отношении жены. Теперь у него были развязаны руки. В любой момент Адельгейду могут найти лежащей у подножия башни в луже крови – и найдется десяток свидетелей, готовых подтвердить, что императрица слишком любила смотреть на дорогу, перевесившись через перила, а ведь она, бедняжка, была подвержена частым и внезапным головокружениям…

Теперь ей следовало подумать не о чести, а о спасении жизни. Единственным человеком, которому Адельгейда более или менее верила, была ее служанка. Именно с помощью этой наперсницы и удалось заключенной императрице переправить в Тоскану письмо с призывом о помощи.

Многое видела в жизни графиня Матильда, однако она не поверила своим глазам, когда получила и прочла это письмо. Надо сказать, что авторы латинских хроник называли ее новой Деборой, сравнивали ее военные победы с победами Израиля над амалекитянами. Хронисты были, конечно, людьми заинтересованными. К примеру, один из них, монах Доницо, жил в Каноссе, в замке Матильды, и медленно, но верно сочинял поэму под названием «Vita Mathildis», то есть «Жизнь Матильды», снабжая рукопись изысканными буквицами, заставками и концовками… Нечего и говорить – Матильда привыкла к восхвалениям, поверила, что Бог за нее и с нею, однако втихомолку побаивалась, как бы настроение у Всевышнего не переменилось и он не переметнулся на сторону заклятого врага Матильды.

И Господь не подвел! Не только не переметнулся сам, но, напротив, привел к Матильде самых близких императору людей. Удача, какая неслыханная удача! Сначала сын Генриха, потом его жена… «Заточена в башню, бедняжка!» – восклицала сочувственно графиня Тосканская, а сама потирала руки: «Повезло, повезло, повезло!»

Матильда сразу догадалась, каким образом теперь можно непоправимо испортить жизнь германскому кесарю, опозорив его. Но сначала надо было освободить Адельгейду. Герцог Вольф Швабский, муж Матильды, разузнал о том, как охраняется императрица, передал ей весть и однажды в условленный час с отрядом испытанных воинов ворвался в башню, перебив стражу. Императрица была освобождена и переправлена в Каноссу. В ту самую, у врат которой Генрих несколько лет назад стоял на коленях, вымаливая прощение папы. Видимо, привезя Адельгейду именно сюда, императору тонко давали понять, что его ждет новое унижение – и теперь прощения он не добьется.

Здесь Адельгейду встретили со всеми почестями, подобающими императрице. Поклониться ей приехал Конрад и его жена Констанция.

Адельгейда встретила своего мимолетного возлюбленного бестрепетно. Слишком многое выдули из ее души те ветры, которые насквозь пронизывали башню, где она томилась три бесконечных года.

Теперь ею владело одно только желание: отомстить Генриху – и обрести покой. Она не сомневалась, что события эти должны следовать именно в таком порядке. Но как отомстить?

Матильда, бывшая не только гораздо старше Аделгейды, но и гораздо опытней ее в искусстве ведения войны и нанесения решающего удара, подсказала – как. По ее совету Адельгейда написала грамоту, в которой изложила все жалобы на мужа. Пришлось написать многое – не щадя себя. Прежде всего – о ночных таинствах еретиков-распутников. Матильда позаботилась о том, чтобы грамота императрицы была размножена переписчиками и разослана всем епископам – не только немецким, но и всем прелатам католического мира. Это был безумный канцелярский труд, однако «новая Дебора» добилась, чтобы он был исполнен более чем быстро.