Живая земля - Андрей Рубанов

Сырой бетонный пол. Повсюду мелкие лужи, старый мусор – еще прошлых изобильных времен. Пахнет гадостно. Гнильем, тленом, птичьим дерьмом. Много смрадных тряпок и мятых пластиковых упаковок. Обрывки журнальных страниц. Их Денис внимательно разглядывает. Вдруг попадется что-то из отцовского журнала? Денис помнит: «Чкалов» – тот самый дом, где квартировала редакция ежемесячника «Самый-Самый».

Когда он сказал, что «Чкалов» ломают, – мать только молча кивнула. Но вечером по Нулевому каналу показали репортаж: подрывники закладывают первые заряды, глава управы торжественно нажимает кнопку. И бывшая журналистка Варвара Герц заплакала. А телеоператор меж тем давал панораму, крупным планом смакуя красноречивые детали: сто пятый этаж, умопомрачительных размеров пентхаус, в гнилой воде бассейна плавает какая-то разложившаяся дрянь, повсюду битое стекло и – буквы, грубо намалеванные поперек огромного оконного стекла:

ХУЙ ВАМ, А НЕ СИБИРЬ!

…Смена – пять часов, до полудня, потом всех кормят. Столовая обычно там же, где начинается транспортер, в районе пятидесятого этажа. Длинные дощатые столы, простые льняные скатерти, лавки. Пайка элементарная: куриная нога, две-три картофелины и кружка горячего киселя. Или рыба с овощами. Хлеба – вволю. Хлеб везде давно бесплатный, бери и ешь, и радуйся, что в России живешь. Голодных нет в Москве, ни одного человека. Богатых тоже нет, все богатые под Купол уехали, в Азию. Им там хорошо, наверное. И бог с ними.

Однако большинство приходят на слом не ради еды. А потому что так принято. Кто старое не ломал, тот новое не построит. Обычно мальчишки идут на слом с четырнадцати лет. У Дениса в классе только один мальчик никогда не ходил ломать башни, и никто того мальчика не уважал, и он потом пропал куда-то; говорят, уехал на ферму, к родственникам.

Сам Денис ломает с тринадцати. Пришел, добавил себе год, он был крупный парень, и ему поверили.

Он поднимает на плечо очередной мешок и идет к лестнице. Он опытный трудяга, он знает, что спускаться с грузом почти так же трудно, как подниматься. За его спиной раздается женский визг. Пошел ты в лифт, гад! Только вдвоем с вами, юная леди. Сбоку кто-то добавляет, что сам не лифтер, но всегда может помочь с лифчиком. Старая шутка, задорно отвечает юная леди и смеется.

А Таня впервые пришла на слом в семнадцать. Собственно, у них именно на сломе все и случилось.

Слом – самое романтичное занятие в городе Москве.

Давно известно, что на сломе собираются только лучшие. Самые правильные. Те, кто знает: когда грибница издохла, страна подвела черту под старой жизнью; отныне все должно быть по-новому. Лучше, проще, честнее. Прямее. Яснее. Чище. Крепче. Веселее. И когда один говорит про другого: «Я с ним башни ломал», – значит, оба достойнейшие люди, а не какие-нибудь разложенцы.

Все время хохот, шутки, глаза блестят. Флирт всех степеней тяжести. Схватить девушку за задницу, стоя на краю пропасти, – это очень круто. Нравится всем юношам и многим девушкам. А те девушки, которым не нравится, на слом не ходят, а разлагаются внизу, в зевоте теплых квартир и уютных ресторанчиков.

Стены в столовой исписаны лозунгами. От руки. Новые изречения появляются каждый день. «Кто не ломал, тот не построит», «Ломай, или тебя сломают», «Делай вещи, а не деньги», «Кувалда – лучший друг интеллектуала», «Сломал – радуйся, построил – наслаждайся». Тут ведь каждый пришел не стены ломать, не потолки, а старую жизнь, гнилую и мутную, смрадную, липкую, пропитанную завистью, презрением, неуважением, эгоизмом.

Почти все – молодежь, но даже среди молодых есть ветераны, сломавшие не одну башню и не две. Часто Денис видит, например, знаменитого Бориса Колыванова, или дядю Борю. Дяде Боре двадцать семь лет, и он сломал, от сотого этажа до первого, девять домов.

А всего их в Москве двести тридцать пять, и ломают по три в год.

Другая популярная фигура – Модест, он вне конкуренции; когда он приходит на слом, собирается толпа, всем интересно посмотреть, как зеленый человек орудует двумя кувалдами, с двух рук, не потея и не утомляясь.

Здесь его называют Халк, но только за глаза. Модест обидчив. С другой стороны, за все время работы на сломе Денис только раз видел, чтобы Модеста всерьез вывели из себя: какой-то неуч спросил (кстати, вполне вежливо), действительно ли зеленые люди вдыхают углекислый газ, а выдыхают кислород. Но и тогда не дошло до греха: болвана отвели за угол и растолковали, что гомо флорус дышит не легкими, а всей поверхностью тела. И вообще, Модеста, когда он работает, лучше не отвлекать. А работает он всегда.

Трудовые подвиги зеленого существа пытаются повторить многие, но пока никто с двух рук бить не научился. Денис тоже не научился, хотя по молотобойному делу он всегда был один из первых и девушку Таню именно этим привлек.

Таня, кстати, не скрывала, что пришла на слом искать себе хорошего парня. Все грязные, все в пыли, все с ног до головы обмотаны тряпками; смотришь только в глаза и еще на то, как человек себя ведет; идеальная обстановка для смотрин.

Слом – самое эротическое место в городе Москве.

В тот день молотобоец Герц вошел в столовую, поигрывая кувалдой, как ножичком перочинным. У рукомойника шумно привел себя в порядок, вразвалку встал к раздаче, пошутил с разбитными поварихами, получил порцайку; утвердился за столом, в два укуса рубанул курячью ногу, преломил пополам свежую буханку. Только потом перевел взгляд на сидевшую напротив маленькую девушку в косынке, гревшую ладошки о кружку с чаем.

Кувалда у Дениса была персональная. С гравировкой: «Для тонкой работы». Девушка прочитала, рассмеялась.

– Можно потрогать?

– Меня? – уточнил смелый молотобоец.

– Ее.

– Меня – можно. Ее – нельзя. Сложный инструмент, настройки собьешь.

Девушка опять рассмеялась. Зубы белее белого, ярчайший румянец, не красавица, но лицо правильное, открытое, глаза умные, лукавые. Чистая кожа, ни грамма косметики, крепенький мужской подбородочек, живой подвижный рот, сдвигаемый набок в моменты задумчивости. После того как четыре часа подряд помахаешь кувалдой – становишься очень внимательным к деталям женской внешности.

– А зачем царапины? – спросила она.

– Это не царапины, – поправил молотобоец. – Это насечки. По числу башен.

– Ты сломал две башни?

– Эта – третья. Кстати, я Денис.

Она ему понравилась. Загадал: если встретимся внизу, в нормальной одежде, и у нее окажется хорошая фигура – ни за что не упущу.

Он не сразу признался ей, что вторую свою башню ломал, состоя в коммерческой артели. Надоело быть бедным, захотел свои деньги иметь. К тому же «коммерческие» считались крутыми ребятами, их побаивались, они ходили окруженные мрачной аурой трудолюбивых негодяев, а что может быть интереснее для шестнадцатилетнего парнишки, чем общество трудолюбивых негодяев?

Потом пошел слух, что коммерческий слом будет прекращен, поскольку стимулирует разложение, и Денис отчислился.