Последняя рукопись - Франк Тилье

– У меня есть хорошая новость и плохая. С какой начать?

Вадим оказался проворнее:

– С хорошей.

– Ладно. Похоже, я нашел детали, которые помогут в вашем расследовании.

Он положил кисть под лупу с шарнирной стрелой.

– Итак, на тыльной стороне ладони мы имеем большой уродливый шрам, старая восстановительная хирургия, это мало что нам дает. Но… – он перевернул кисть, – видите надрезы на ладони? Они недавние.

Вик нахмурился. Рубцы были сгруппированы и равномерно расположены.

– Похоже, они сделаны сознательно и образуют определенный узор.

Ферриньо кивнул:

– Вы правы. И на другой ладони то же самое. Такие же узоры. Никакой случайности. Хозяйка рук сама нанесла себе эти раны, как будто для того, чтобы что-то сообщить.

– Или же это сделал убийца.

Ферриньо улыбнулся:

– Из меня вышел бы очень плохой сыщик. Но это еще не все. Идите-ка сюда.

Он подвел полицейских к микроскопу. Под увеличительными стеклами между двумя стеклянными пластинками были зажаты фрагменты кожи. Патологоанатом осветил экран, и на нем появился папиллярный узор.

– Я по кусочкам проанализировал, увеличил и пронумеровал рисунки последних фаланг, как если бы теркой снимал с пальцев тончайшие пленки кожи толщиной в несколько микрон. Вот, например, различные слои дерматоглифа большого пальца правой руки. Папиллярные линии совершенно нормальные, идентичные в каждом слое.

Он нажал на клавишу компьютера.

– Теперь указательный палец.

Вика передернуло. На некоторых срезах папиллярные линии отсутствовали, словно их уничтожили.

– Невооруженным глазом это почти незаметно, но слои клеток, образующих поверхность эпидермиса, оказались разной толщины. Я проверил на всех пальцах: подобные характеристики относятся только к последним фалангам указательных пальцев обеих рук.

– Как если бы она повредила себе подушечки указательных пальцев, потому что обо что-то их терла? Но обо что? О дерево? О наждачную бумагу?

– Это вызвало бы более серьезные повреждения, эпидермис был бы нарушен более глубоко и неравномерно. Здесь же все тонко. Аккуратно. Связь с какой-то профессией, которая задействует именно эти два пальца? Возможно, она имела дело со швейным ремеслом, с тканями, что-то вроде этого. Надеюсь, мои замечания смогут вас как-то сориентировать.

Вадим отмахнулся, как бы говоря: «Всего-то?»

– Конечно, лучше, чем ничего, однако я не назвал бы это хорошей новостью. Стоит ли интересоваться плохой?

Ферриньо со щелчком снял перчатки.

– Минуточку. Я получил из токсикологической лаборатории ответ, касающийся обеих жертв. Кровь той, у которой проломлен череп, ничем не примечательна, кроме дефицита железа, минеральных солей и тому подобных показателей, обычно сопутствующих длительному лишению свободы, в отчете вы увидите все данные. А вот… насчет хозяйки этих рук, тут совсем другое дело. Анализы показали наличие большого количества карведилола.

Вик понимающе кивнул:

– Бета-блокатор, снижающий кровяное давление и сердечный ритм.

– Да. Следует знать, что этот препарат гонит кровь от конечностей. У принимающих его пациентов руки и ноги часто бывают холодными. Обнаружены также следы буфломедила – вазодилатора, тоже предназначенного для снижения артериального давления.

– То есть жертва, возможно, проходила курс лечения?

– Только не в таких дозировках. Кроме того, анализ кератина ногтей не показывает старых следов этих медикаментов. Но это еще не все: мы также выявили морфин в очень высокой концентрации. Не стану вдаваться в подробности, но это болеутоляющее третьего уровня, позволяющее облегчать очень сильные, иными словами, невыносимые боли.

– Как после ампутации…

– Да. Но только, если мы обнаружили наличие морфина в кистях рук, это означает, что он присутствовал в теле жертвы до ампутации.

Вадим не был уверен, что понял.

– Но не хотите же вы сказать, что она была жива, когда он отрезал ей кисти?

– Как раз именно это я и говорю. У меня даже сложилось впечатление, что ваш клиент сделал все, чтобы притупить боль и уменьшить кровотечение. Иными словами, можно предположить, что сейчас, когда мы с вами беседуем, владелица рук еще жива.

Вадим сидел на скамейке в парке Оша, под стоящими вереницей тополями, спутанные ветви которых, казалось, отмахивались от снежных хлопьев. Горы уже несколько недель назад накинули на себя белую мантию и теперь не снимут ее до апреля. Зябкие они, горы, не любят холод. Сыщик вытащил из пачки сигарету и зажал в полных губах.

– Вот ведь скотство: стоит решить бросить курить, непременно снова начнешь из-за чего-нибудь. Я-то думал, что праздничные дни будут спокойными, благоприятными для принятия хороших решений. Как бы не так!

Вик стоял перед ним, глубоко засунув руки в карманы. На его плечах и волосах лежал тончайший слой снега. Обычно в этом саду кипела жизнь, но сейчас он был пустынным. Только вдалеке какой-то тип гулял с собакой. Вик подумал, что всегда, в любую погоду и в любое время суток найдется человек, выгуливающий в парке собаку.

– Слыхал, Вик, что сказал Ферриньо? Если во время ампутации кровотечение было взято под контроль, то при применении правильных медикаментов и регулярных перевязках она могла выжить. Но без соответствующего ухода она в конце концов умрет от заражения крови и в любом случае будет страшно мучиться. Когда эти руки обнаружили в багажнике?

– В понедельник. В двадцать два часа… девять минут.

– Мать твою, да мне плевать на минуты! Главное, что прошло уже как минимум три дня! Три дня, как…

Он глубоко затянулся.

– С чем мы имеем дело, Вик? С какой еще пакостью этого отморозка? Я хочу сказать, наши коллеги взялись за Энди Джинсона два года назад, а он, дерьмо такое, заставляет их вкалывать до кровавого пота, даже сидя за решеткой. А теперь вот еще и мы подцепили Живодера, полоумного, который ему ни в чем не уступает…

Энди Джинсон… Путешественник… Вик по-прежнему пристально следил за тем делом, его странным образом что-то постоянно сталкивало с убийцей. Примерно полтора года назад, когда он ездил в Лион на четырехдневные курсы по борьбе с терроризмом, его тамошние коллеги все еще барахтались в деле Джинсона. И Вику представилась возможность увидеть фотографии прядей волос разных жертв Путешественника. В последний день курсов он попросил допустить его к вещдокам, чтобы подсчитать количество волос в каждой пряди. Зачем? Он и сам не знал, а потому ответил: «Хочется посчитать». Над ним откровенно посмеялись и посоветовали убираться восвояси.

Спустя два дня ему позвонили, чтобы поздравить: кто-то все-таки занялся подсчетом волос, и в каждой пряди их оказалось пятьсот двенадцать. Тогда лионские коллеги задали вопрос Джинсону: почему пятьсот двенадцать? Убийца не ответил, но пожелал встретиться с сыщиком, который оказался способен подобрать ключ к тому, что он назвал «кодовым замком от входной двери в его мир».