"Золотое ухо" военной разведки - Михаил Болтунов

Таким образом, осенью-зимой 1941 года система обороны Москвы от налетов вражеской авиации состояла из трех элементов: зенитной артиллерии, самолетов-истребителей и аэростатов.

Для предупреждения о приближении немецких бомбардировщиков была развернута служба ПВО – называлась она в ту пору ВНОС, что означало «воздушное наблюдение, оповещение, связь». Чтобы обнаружить самолеты, применялась звукоулавливатели, ночью к ним присоединялись прожекторы.

Аэростаты на тросах заставляли гитлеровские самолеты подниматься выше, таким образом, снижалась точность бомбометания. А вот дальность звукоулавливателей, как правило, не превышала 10-12 километров, и толку от них было мало, особенно когда враг подошел к самой Москве.

Для раннего оповещения о налетах посты ВНОС надо было иметь на территории, не занятой противником, иначе эта служба не имела возможности своевременно предупреждать о приближающихся самолетах.

Понятно, что проблема раннего предупреждения в 1941 году стала крайне важной и болезненной. Справиться с этой задачей, к счастью, удалось радиоразведке.

Как правило, на бомбежку Москвы фашистские самолеты поднимались с разных аэродромов. Чаще всего это были аэродромы Минска, Барановичей, Орши, Могилева.

Стартовав и набрав высоту, бомбардировщики выстраивались в боевой порядок. Ведущий выходил в эфир, проверял связь, вызывая ведомых.

Каждое звено отвечало ведущему, а в это время наши части ОСНАЗ перехватывали их переговоры и определяли примерный состав группы, а также пеленг самолетов.

Через 20-30 минут процедура радиосвязи повторялась. Радиоразведчики принимали и эту порцию сигналов. В результате работы становилось понятно, откуда стартовали фашисты, куда летят и, наконец, сколько их.

Подобные весьма ценные данные попадали в руки наших радио-разведчиков как минимум за час до подлета немецких бомбардировщиков к Москве. Разумеется, сразу шло оповещение штаба ПВО столицы.

Были, правда, и здесь свои трудности. Так, на первых порах достаточно просто обнаружив радиообмен между бомбардировщиками, разведчики ОСНАЗ не могли понять, почему они не слышали переговоров между истребителями. Ведь именно истребители, имея превосходство в воздухе, просто пиратствовали на дорогах. Они не только атаковали колонны, но гонялись за отдельными автомобилями, повозками и даже людьми.

«В ноябре, как-то, будучи в Москве для сопровождения документов, – рассказал мне генерал-майор Юрий Мажоров, – я случайно оказался на площади где-то в районе Большого театра. Там были выставлены для обозрения сбитые немецкие самолеты.

К самим остаткам самолетов не подпускали, но я обратил внимание, что на бомбардировщиках от стабилизатора к носу легко протянуть трос-антенну. Мне даже показалось, что там есть точки крепления. Но ничего такого я не увидел на «мессершмитте». Зато на нем был виден какой-то изогнутый, словно рог, кусок металла. У меня возникла мысль, что на истребителе нет коротковолновых станций, поэтому мы и не слышим их в эфире.

Но связь же должна у них быть! В то время не с кем даже было посоветоваться, хотя еще до войны я знал, что существуют ультракороткие волны и с ними ведутся работы. Это я узнал из журнала «Радиофронт», но эти сведения публиковались под рубрикой «За рубежом».

О работах в нашей стране ничего не сообщалось, радиовещания на УКВ не было, не слышали мы ничего и об ультракоротковолновых приемниках.

Потом, в конце 1941-го и в начале 1942 года я сам снял с «мессершмитта» рацию. Она работала именно в диапазоне УКВ. Вот почему мы не слышали и не принимали сигналов с истребителей! Не было у нас на вооружении ни приемников разведки, ни радиопеленгаторов УКВ.

Кстати, а тот приемник с «мессершмитта» очень нам пригодился. Мы научились использовать его против немцев, и весьма эффективно. Фашисты, к счастью, до конца войны верили, что у нас нет средств УКВ, и переговоры вели на ультракоротких волнах открытым текстом».

Однако вернемся к подготовке второго наступления немцев на Москву. 13 ноября радиоразведчики наших частей ОСНАЗ перехватили поистине историческую радиограмму. Штаб танковой дивизии, расквартированной в Ясной Поляне, сообщал, что их соединение выступит утром 14 ноября. На основании радиоперехвата военный совет Западного фронта предупредил войска о готовящемся ударе немцев в этот день.

Таким образом, наступление фашистских войск на Клинском, Волоколамском и Можайском направлениях возобновилось 16 ноября.

И вновь радиоразведчики отслеживали главные, ударные направления атак противника. 26 ноября части ОСНАЗ доложили о намерении фашистов обойти Истру с юга, 3 декабря – о задаче, поставленной 2-й танковой дивизии, достичь Алабушева, что в 20 километрах от Солнечногорска, 6 декабря – о планах немцев выйти на рубеж канала Москва – Волга.

В эти дни фашистское командование лихорадочно бросало в бой свои последние резервы. Обстановка на фронте сложилась крайне напряженной. Радиоразведка по 3–4 раза в сутки докладывала в штаб данные о появлении новых частей на Дмитровском, Солнечногорском, Яхромском, Истринском направлениях. Стало известно, что части, наступающие с севера, уже были снабжены крупномасштабными картами Москвы.

Однако вскоре стали приходить первые сообщения о том, что наступление немцев выдыхается – войска понесли большие потери в живой силе и технике, не хватает оружия и боеприпасов, иссякают резервы горючего.

С 6 декабря, с началом контрнаступления советских войск под Москвой, радиоразведка ОСНАЗ стала докладывать о направлениях отхода фашистов, рубежах обороны и очагах сопротивления, о резервах.

Можно сказать, что в целом суровый, боевой экзамен в битве под Москвой радиоразведка выдержала, она накопила боевой опыт, извлекла уроки из ошибок первых месяцев войны.

В документе ГРУ, подводившем итоги пяти месяцев войны, указывалось, что сводки радиоразведки Западного фронта содержали высокую степень достоверности.

... Март уже перевалил за середину, а тепла как не было, так и нет. По утрам еще крепко подмораживало, а днем порою шел мокрый пополам с дождем снег. А хотелось весны, солнца. Но какое солнце под Ленинградом! Хорошо, если его лучи пробьются к земле в апреле.

И все-таки весна неизбежна, как говорит их командир. Старшина Дмитрий Ашурков представил себе весенний город, синюю искрящуюся под солнцем Неву, набережную Мойки... Но пока в Питере холодно и... Не хотелось даже про себя произносить это слово, но оно уже стучало в висках: голодно, голодно. Сразу захотелось есть. Впрочем, есть хотелось всегда. Их 472-й радиодивизион Ленинградского фронта снабжался продовольствием по второй норме. На уровне частей обслуживания. Это значит, зимой вместо 900 грамм хлеба по фронтовой, первой пайке, им давали всего 400 грамм. А ребята все молодые, дай им еды вдоволь – за троих съедят.

«Ну, вот опять о еде», – разочарованно подумал Ашурков, стараясь отогнать навязчивые «хлебные» мысли. Он стал внимательнее вслушиваться в эфир. Однако эфир был наполнен посторонними звуками. Немцы же, столь необходимые старшине Ашуркову, безмолвствовали.