Бить или не бить? - Игорь Кон

Вместо убеждения порка «порождает в ребенке отвращение к тому, что воспитатель должен заставить его полюбить», исподволь превращая ребенка в скрытное, злобное, неискреннее существо, чья душа оказывается, в конечном счете, недоступна доброму слову и позитивному примеру.

Одновременно Локк возражает против мелочной регламентации поведения ребенка. Юное существо не в состоянии запомнить многочисленные правила, которые предписывает этикет, добиваться от него этого с помощью телесных наказаний неразумно и предосудительно с этической точки зрения. Локк убежден, что ребенок должен быть естественен в своих проявлениях, ему не нужно копировать в своем поведении взрослых. «Кто желает, чтобы его сын относился с уважением к нему и его предписаниям, тот должен сам относиться с большим уважением к своему сыну» (Там же).

В XVIII в. эти идеи приобретают популярность у просвещенных британских родителей и воспитателей. В 1711 г. Джонатан Свифт написал, что порка ломает дух благородных юношей, в 1769 г. его поддержал Уильям Шеридан. Сэр Филип Френсис, вручая в 1774 г. своего единственного сына воспитателю, писал:

«Поскольку моя цель – сделать его джентльменом, что предполагает свободный характер и чувства, я считаю несовместимым с этой целью воспитание его в рабской дисциплине розги… Я абсолютно запрещаю битье». Сходные инструкции давал лорд Генри Холланд: «Не надо делать ничего, что могло бы сломить его дух. Мир сам сделает это достаточно быстро» (цит. по: Stone, 1979).

Гуманизации нравов способствовала не только философия, но и художественная литература. В английской литературе XVIII в. домашние и школьные порки описывались как нечто вполне будничное, без всякого одобрения, но скорее с иронией, чем с возмущением. Генри Филдинг (1707–1754) в романе «История Тома Джонса, найденыша» создал яркий сатирической образ домашнего учителя-богослова Твакома, «размышления которого были наполнены розгами». Родерик Рэндом из одноименного романа Тобайаса Джорджа Смоллетта (1721–1771) в детстве спокойно переносит множество заслуженных и незаслуженных порок, зато однажды с группой одноклассников он сам выпорол палкой жестокого школьного учителя, который орал от боли, как бешеный бык. Первый учитель другого героя Смоллетта, Перегрина Пикла, полтора года регулярно порол мальчика дважды в день, после чего объявил его неисправимо тупым и упрямым. Вместо того чтобы исправить дурные наклонности ребенка, порка лишь укрепила их, сделав мальчика одинаково невосприимчивым и к страху, и к стыду. Зато в школе-интернате, куда затем попал Пери, методы воспитания, а соответственно и его результаты были другими.

О неэффективности порки говорят популярные британские «школьные повести» XIX в. Хотя героя повести Томаса Хьюза «Школьные годы Тома Брауна» (1857) (в 2005 г. по этой книге был снят отличный фильм Дэйва Мура, имевший большой успех в России) и его друга в школе Харлоу иногда порют, мальчишки не придают этому особого значения. Впрочем, зла на учителей они тоже не держат. Один мальчик, которого жестоко выпороли за травлю соученика, через два года даже поблагодарил директора, признав порку гуманным актом, который стал поворотным пунктом в его судьбе.

Самым страстным и влиятельным противником телесных наказаний в английской литературе XIX в. был Чарльз Диккенс (1812–1870). Выросший в неаристократической и небогатой среде писатель далек от поэтизации порки и восприятия ее как школы маскулинности. Телесные наказания детей для него одновременно социальная (как часть культуры бедности и насилия) и психосексуальная (садизм) проблема. То и другое Диккенс описывает очень ярко.

Вот как вспоминает свою первую порку отчимом маленький Дэвид Копперфилд:

«Он вел меня наверх в мою комнату медленно и важно – я уверен, ему доставлял удовольствие этот торжественный марш правосудия, – и, когда мы там очутились, внезапно зажал под мышкой мою голову.

– Мистер Мэрдстон! Сэр! – закричал я. – Не надо! Пожалуйста, не бейте меня! Я так старался, сэр! Но я не могу отвечать уроки при вас и мисс Мэрдстон! Не могу!

– Не можешь, Дэвид? Ну, мы попробуем вот это средство.

Он зажимал рукой мою голову, словно в тисках, но я обхватил его обеими руками и помешал ему нанести удар, умоляя его не бить меня. Помешал я только на мгновение, через секунду он больно ударил меня, и в тот же момент я вцепился зубами в руку, которой он держал меня, и прокусил ее. До сих пор меня всего передергивает, когда я вспоминаю об этом.

Он сек меня так, будто хотел засечь до смерти. Несмотря на шум, который мы подняли, я услышал, как кто-то быстро взбежал по лестнице – то были моя мать и Пегготи, и я слышал, как мать закричала. Затем он ушел и запер дверь на ключ. А я лежал на полу, дрожа как в лихорадке, истерзанный, избитый и беспомощный в своем исступлении.

Как ясно помню я, какая странная тишина царила во всем доме, когда постепенно я пришел в себя! Как ясно вспоминаю, каким преступником почувствовал я себя, когда ярость и боль чуть-чуть утихли!»

Столь же непригляден первый встреченный Дэвидом директор школы:

«Мне кажется, на свете никто и никогда не любил своей профессии так, как любил ее мистер Крикл. Он бил мальчиков с таким наслаждением, словно утолял волчий голод. Я уверен, что особенно неравнодушен был он к толстощеким ученикам; такой мальчик казался ему чрезвычайно лакомым, и он не находил себе места, если не принимался лупцевать его с самого утра. У меня были пухлые щеки – следовательно, кому же и знать, как не мне!»

Сдвиги в общественном мнении медленно, но верно подготавливали перемены и в педагогической практике. Задачей был не отказ от телесных наказаний как таковых – в XIX в. мало кто допускал такую возможность, – а освобождение их от личного произвола и эмоций, а la Джон Кит.

Новую философию телесных наказаний предложил прославленный директор школы Рагби Томас Арнолд (1795–1842) (в фильме «Школьные годы Тома Брауна» его играет Стивен Фрай). Арнолд считал, что телесные наказания нужно применять ответственно, исключительно в серьезных случаях, однако теоретических оснований для отказа от порки как таковой он не видит. По сравнению с взрослым мужчиной, мальчик по природе неполноценен, а там, где нет равенства, неизбежна иерархия, которая проявится и в наказаниях. «Исправление личности» мальчика, даже путем телесного наказания, не содержит в себе ничего оскорбительного или унизительного для наказуемого школьника. Побуждать детей так думать – значит подрывать не только школьный, но и всякий иной общественный порядок. А дабы поставить телесные наказания, как и всю школьную жизнь, на твердую правовую основу, Арнолд, опираясь на исторический опыт британских школ, предложил, чтобы большую часть наказаний осуществляли не директор и учителя, которые могут поддаться своим эмоциям, а сами учащиеся. Ведь у мальчиков так развито чувство справедливости!

Увы, как мы уже видели, в подобных случаях оно часто не срабатывает, дети способны злоупотреблять властью, зверствовать и сводить счеты друг с другом нисколько не хуже учителей. Не говоря уж о том, что вертикаль власти (школьная администрация) может легко манипулировать горизонталью (ученическое самоуправление).