Опасный цветок - Марина Серова

иногда, даже подарки мне привозила. Хорошая она женщина, только вот несчастная, – неожиданно заключила Инесса Матвеевна.

– Несчастная? – искренне удивилась я. На меня Елизавета Ковалькова не производила впечатления несчастливой женщины. Нет, конечно, сейчас, после трагедии с сестрой, у Елизаветы было мало поводов для веселья, но все же в привычном смысле этого слова я бы ее несчастной не назвала.

– Ну а как же, Танечка?! – Инесса Матвеевна, похоже, удивилась моей непонятливости. – Ей ведь уже за тридцать, а не замужем и детей у нее нет, где уж тут быть счастливой. Вот, бывало, говорит со мной, смеется, а в глазах-то грустинка, ее не скроешь!

Я разочарованно молчала. Мне стало ясно, что Инесса Матвеевна относится к той категории дам, которые убеждены, что женщина, не состоящая в законном браке, попросту не имеет права быть счастливой. Стоит незамужней женщине проявить недовольство жизнью, как ее состояние тотчас приписывают отсутствию у нее свидетельства о заключении брака. Как же это знакомо…

– Уж так убивалась Лиза-то по сестре! – продолжала Инесса Матвеевна. – Ведь единственный родной человек, а теперь и вовсе она осталась одна-одинешенька на всем белом свете. Вот хоть и сестры они, а совсем друг на друга не похожи, бывает же такое!

Я не стала объяснять своей собеседнице причину несхожести сестер, меня сейчас занимали совсем другие мысли.

– А скажите, Инесса Матвеевна, – осторожно начала я, – у Камиллы после смерти мужа появился молодой человек? Ну, может, она с кем-нибудь начала встречаться, мне-то подруга ничего не успела рассказать.

Инесса Матвеевна озадаченно посмотрела на меня, видимо, силясь что-нибудь припомнить. Потом медленно покачала головой.

– Нет, не видела я, чтобы она с кем-то встречалась. К ней точно никто не приходил. А вот сама Камилла часто одна куда-то ходила по вечерам. И разоденется вечно так, что мне аж страшно за нее становилось. Сейчас народ-то знаешь какой, ух!..

Я невинно похлопала ресницами:

– Разве Камилла плохо одевалась?

Инесса Матвеевна поджала с неудовольствием губы:

– Да нет, не то чтобы плохо. Только вызывающе слишком. Ну, вечер же, тьма на дворе, а она в блузочке коротенькой, так что пупок наружи. Юбочка тоже короткая в обтяжку. Ну или пышная, вся в блестках, как у танцовщицы в цирке. Да, любила Камиллочка ярко одеваться, все-то у нее было в блестках или в камушках таких…

– В стразах? – подсказала я, живо припомнив вещи из гардероба Камиллы.

– Может, и в стразах, – не стала спорить моя собеседница. – Я ей говорю, Камиллочка, мол, ты бы накинула что-нибудь, мужики-то сейчас какие… А она смеется – не беспокойтесь, Инесса Матвеевна, отобьюсь! И бегом на каблучках, да быстро так. Вот что значит молодость!

– А может быть, она к клиентам ходила? – спросила я, не подозревая, как именно истолкует Инесса Матвеевна мое предположение. Елизавета Ковалькова упоминала о подработках сестры стилистом на дому, именно это я и хотела уточнить.

– К клиентам?! – Инесса Матвеевна изумленно ахнула. – Да как же это можно?

Я несколько секунд недоумевала, почему мой вопрос поверг пожилую даму в такое смятение. Сообразив, в чем дело, я вновь состроила невинную физиономию.

– Ну да. Камилла ведь работала парикмахером и еще подрабатывала на дому – стрижки, укладки, окрашивание волос. Вы не замечали, она с собой брала чемоданчик? Знаете, такой, для инструментов?

У Инессы Матвеевны явно отлегло от сердца.

– А, парикмахером… – она с сомнением посмотрела на меня. – Ну, может быть, мне-то она об этом не рассказывала. А чемоданчик? Нет, что-то не припомню. Сумочка у нее обычно на плече болталась, маленькая такая, блестящая, на цепочке.

Я без труда представила Камиллу, дефилирующую в вызывающе короткой юбке и топе, открывающем живот. Дополняли этот наряд туфли на экстремальных шпильках и миниатюрная сумочка. Куда можно отправиться в таком облачении? На свидание или в ночной клуб, не возбраняется совместить обе цели сразу.

– А вот девица к ней приходила, – решительно прервала мои раздумья Инесса Матвеевна.

– Что за девица? – тотчас насторожилась я. Инесса Матвеевна раздраженно пожала плечами.

– Да не знаю, раньше я ее никогда не видела. У Камиллочки соседи вредные, не хотели мне ключи от своих квартир давать. Ну не хотят и не надо, силком принуждать не стану. А только у них протечки чаще всего и бывают. Вот стою я у них под дверью, слесарь рядом топчется, а в квартиру-то попасть не можем! Я им по сотовому звоню, приезжайте, мол, скорее, а то весь подъезд затопите. Слесарь-то в подвал побежал, общий вентиль перекрыть, да в квартиру-то все равно надо попасть, если трубу прорвало!

– И что? – поторопила я свою собеседницу.

– Ну, осталась я одна под дверью, вдруг лифт открывается, а из него вылетает та девица. Ой, злющая! – Инесса Матвеевна крепко зажмурилась и потрясла головой. – И в дверь Камилле начала звонить. И не только звонила, но еще и кулаками в дверь наколачивала. Открывай, кричит, сволочь!

Я в испуге округлила глаза, и Инесса Матвеевна сочувственно покивала.

– А как выглядела эта девица? – спросила я.

– Да как из психбольницы сбежала, – сурово сообщила моя собеседница. – Глаза бешеные, волосы растрепанные, сама худющая и одета не пойми во что.

– Что-то я не помню, чтобы у Камиллы были такие знакомые, – на всякий случай вставила я, чтобы не вызвать подозрений настойчивыми расспросами.

– Так и я ее в первый раз увидела! – с готовностью отозвалась Инесса Матвеевна. – Говорю ей, девушка, вы тут не шумите. Она на меня зыркнула своими глазищами, и опять давай колошматить и орать на весь подъезд. Открывай, кричит, я знаю, что ты дома! Камилла дверь приоткрыла, а там цепочка накинута. Чего, говорит, разоралась, пошла вон! Вот никогда я раньше не слышала, чтобы Камиллочка так грубо разговаривала. Ну и понятно, эта сумасшедшая довела. Как она начала рваться в квартиру, да все свое кричит: «Сволочь! Тварь! Убийца! Это из-за тебя он умер!» А Камилла изловчилась, да дверь-то и захлопнула у нее перед носом. Уж она разозлилась! Стучала, кричала, да никто ей больше не открыл. А тут и соседи подоспели с ключами, вошли мы к ним, а там потоп! Я сразу про эту ненормальную позабыла, хлопот-то сколько! Выхожу, ее уже